— Почему ты паук? — спросил легат.
— Что?
Сегодня у Папы Лусэро был день встречных вопросов.
— Почему ты паук?! — чувствовалось, что Тумидус едва справляется с бешенством. Признание в слабости далось легату труднее, чем он хотел показать. — В космосе все ясно: там мы — волны и лучи. А здесь,
Не вставая, Тумидус изобразил монстра:
— Хорош человек!
— Это правда, — кивнула Рахиль. Кивок выглядел устрашающе: вспышка, качнувшаяся вниз. — Я иногда размышляла о природе этих различий.
— И что? — спросил Папа, не балуя собеседников разнообразием.
— Ничего. Слишком мало данных.
— Добавь в копилку, — легат махнул рукой в сторону горизонта. — Еще один облик. Что ты видишь, Рахиль?
Ангел ответил не сразу.
— Зарево, — казалось, гематрийка производила сложные вычисления. — Зарево в странной цветовой гамме. Ближайший аналог: окраска ядовитых змей, грибов, насекомых. Н'доли сказала, что это солнце системы. Ты согласился с ней. Возможно, так оно и есть.
— Что видишь ты, Папа? — упорствовал Тумидус.
— То же самое, — проскрипел паук.
— Н'доли?
Молодая вудуни вернулась к границе Крови. Коллантарии стояли поодаль, тесной кучкой, не вмешиваясь в разговор. Лишь теперь, когда легат обратился к одной из колланта, остальные обозначили свое присутствие жестом, взглядом, поворотом головы. Трудно сказать, что вынуждало их к такому скромному поведению. Страх перед яростью антисов, раздраженных напором Тумидуса? Нервозность первого, смертельно опасного вылета? Близость Крови? Так или иначе, коллант, собранный наспех, из добровольцев, напоминал кучку новобранцев, тушующихся в присутствии офицеров — а может, отряд ветеранов, не желающих лезть в разборки старших по званию.
Сила, которая слабость; слабость, которая сила — часто они похожи, как близнецы.
— Это солнце, — сказала Н'доли.
— Я спрашиваю, что ты видишь?