— По коням!

Коллант взлетел в седла. Умение выйти в большое тело здесь трансформировалось в иные, странноватые на первый взгляд таланты. Даже маэстро Карл, невропаст отряда — человек, мягко говоря, пожилой — оказался на спине своей кобылы с ловкостью урожденного кочевника.

— В Кровь! Загоняйте его в Кровь!

Копыта сотрясли пустыню. Коллант шел облавной подковой, отжимая гуля от спасительного бархана. Мечи покинули ножны — цепь синих вспышек. Чудовище замешкалось, туго соображая: бежать или драться? Лязгнув клыками, гуль кинулся на ближайшего врага, которым оказалась Н'доли. Атака была уловкой, обманным финтом — увернувшись от кривого клинка вудуни, гуль серой тенью проскочил под брюхом коня. Наверное, людоеду удалось бы уйти, но, обманув дочь Папы Лусэро, гуль с разгону нарвался на Папу. Жесткая паучья лапа сшибла беглеца с ног: забыв обиды, даже не догадываясь, что взбрело на ум бешеному легату, антис включился в охоту. Чуть дальше пылал свет, который числа — Рахиль, просчитав всё наперед, перекрыла гулю дорогу между барханами.

Наверное, это было смешно. Не будь Тумидус так занят, он оценил бы семейное сходство с отцом, наездником-клоуном. Цирк, комическое шоу: коллант, способный справиться с гулем без чужой помощи, при поддержке двух лидер-антисов, о чьих подвигах слагали легенды, гнал мелкую тварь, ополоумевшую от страха.

Богатыри охотились на зайца:

— В Кровь!

Ослепнув, оглохнув, захлебываясь ужасом, гуль выскочил на песок, пронизанный кровяными сосудами. Спасение явилось хищнику в виде свободного пространства. Оторвавшись от преследователей, замерших на границе Крови, гуль с разбегу проскочил довольно далеко, прежде чем Кровь занялась им. Антис, флуктуация — пурпур, смешанный с золотом, не делал различий. Гуль взвизгнул, когда красное рванулось вверх по его лапам. Казалось, с хищника содрали шкуру, обнажив мясо и жилы. Жертву облепило давленым виноградом, в шерсти просверкивали золотые искры. Визг перерос в вой: трубный, безнадежный. Вертясь на одном месте, гуль бился, как в силках.

Сила, слабость; в случае с неразумным гулем это не играло роли. Кровь жрала флуктуацию без колебаний; если коллантариев Кровь не замечала, а с антисами скорее заигрывала убийственным образом, то в уничтожении гуля было что-то равнодушное, безусловное, как корчи лабораторной крысы, угодившей в чан с концентрированной кислотой.

— Это отвратительно! — прошептала Н'доли.

Тумидус кивнул, внимательно следя за мучениями гуля.

— Доволен? — спросил Папа Лусэро.

Легат не ответил.

Вой стих. Гуль по-прежнему подвывал, но теперь это звучало иначе. Так стонут от удовольствия, спариваясь с самкой. Конвульсии обернулись дрожью, похожей на предвестие оргазма. Гуль вытянул шею, прогнул спину: всё говорило о том, что тварь испытывает сильнейшее наслаждение. О сопротивлении гуль больше не помышлял. Он катался по песку, вбирая в себя максимум пурпура, терся о малейшее возвышение, набирал полную пасть золота. С каждым движением он удалялся от границы, стремясь к зареву, солнцу, сердцу. Накиньте на людоеда аркан, потащите его назад на веревке — не оставалось сомнений, что гуль станет сопротивляться из последних сил, сдохнет, а не прервет гибельный путь в Кровь.