Ему стало трудно читать. Он мог взять с полки книгу, открыть ее, но не осилить и абзаца — состоящие из ровных типографских символов строки вдруг обращались в рваный причудливый узор, в котором тонул взгляд. Было ли это следствием рассеянности и истерзанных страхом нервов или чем-то большим? Маану не хотелось задумываться об этом.

Ему стало сложно поворачивать голову. Когда под окнами раздавался звук автомобильного двигателя, он поворачивался всем телом, рефлекторно. Еще ему стало казаться, что в доме очень жарко. Несмотря на то, что термостат показывал вполне обычное значение, Маан стал выводить его на минимум, и только тогда чувствовал себя сносно. Еще ему казалось, что кисти рук теряют чувствительность, часто немеют. Если он сидел некоторое время без движения, они затекали так, что приходилось их разминать.

Второе пятно появилось через восемь дней после первого.

Маан каждый день осматривал свое тело в зеркале, и плоды этой неприятной процедуры давали ему тень надежды — пока никаких изменений он не наблюдал. Может, Гниль, перешагнув нулевую стадию, остановится в первой? Для Гнили нет ничего невозможного. Если так, это не самый паршивый вариант из тех, что у него остались, — так думал Маан, глядя в зеркало, — Конечно, это все равно будет означать добровольное затворничество до конца своих дней, но по крайней мере он сохранит сходство с человеком, и, если совсем повезет, умрет своей смертью, а не на лабораторном столе садистов в белых комбинезонах.

Пятно появилось на груди, на несколько сантиметров выше правого соска. Оно выглядело совсем крохотным и, впервые увидев его, Маан подумал, что это чернильная капля, испачкавшая кожу. Он тер ее губкой для душа несколько минут, не позволяя себе укрепиться в своем страхе, но это было бесполезно. Следующие несколько дней ему оставалось лишь наблюдать, как пятно растет. Проснувшись и убедившись, что Кло уже ушла, он первым делом смотрел на него, с затаенным желанием — увидеть, что оно пропало. Но Гниль редко склонно выполнять желания, у нее запасены иные планы. Пятно делалось больше. Точно капля черной маслянистой жидкости, закачанной инъектором под кожу, она растекалась там, с каждым днем отвоевывая для себя новые миллиметры. Точно живая язва, она распространялась, уничтожая ткани его тела, пировала на нем. Однажды, в приступе злости и страха, Маан затушил об нее сигарету. И почти не почувствовал боли. Лишь легкое жжение и ничего кроме. Ожога не появилось, пятно даже не изменило цвета. Оно уже не было частью человеческого тела. Маан стал спать в майке, и Кло этому не удивилась. После их короткой ссоры между ними установились подчеркнуто нейтральные отношения, проникнутые больше прохладной вежливостью, чем человеческим теплом. Любовью с тех пор они не занимались.