– Бля-а-а… Рожа моя рожа, на что ты похожа.

В час надо было подтянуться на Републик: на «митинг против казней геев в Париже», что само по себе уже смешно. То есть смерть мальчика ни хуя не смешно, а то, что такое вообще стало возможным здесь – это да.

Через кухню он вернулся в комнату, под грохот старой кофе-машины поставил пластинку, и голос Анны Моффо, исполняющей «Bachianas Brasileiras No. 5» Вила-Лобоса, сделал отчётливым и бренным каждый предмет в засранной, набитой хламом, переполненными пепельницами и пустыми бутылками гостиной Лефака, по периметру и так безжалостно уменьшенной на полметра во имя хранения на полках от пола и до потолка коллекции винила.

Он влез в неизменные пятьсот первые. Непонятно, как и за счёт чего живут и жизни радуются старики? Он этого не постигал. Если бы не музыка и бухло, он бы давно, скорее всего… Ладно, не будем о грустном. Просто он всегда ставил эту пластинку, когда с жесточайшего бодуна утром по каким-то причинам невозможно было опохмелиться сразу.

В проёме появился заспанный музыкант с крохотной подружкой в длинной футболке. Её даже не было видно на матрасе.

– Кофе? – спросил он и показал, где взять. – Кто ж ты тут такая малюсенькая?

– Это эта… как тебя? – парень прижал к себе возмущённо отпрянувшую крошку и засмеялся. – Это Жени, моя девушка.

– Ну хорошо, хорошо. – Из роли доброго дедуси Лефак выходить не торопился. – Напомнила мне, как я одну свою тёлочку ревнивую ревновать отучал.

– Да? А зачем? Ревность – это прикольно, нет?

– Ага, прикольно – ровно до того момента, пока тебе в бедро нож не засаживают, или вилку, сука, в глаз, или под машину твою не бросаются. – Его передернуло. – Бр-р-р, как вспомню, так блевать тянет. Короче, я ей сказал, что у меня роман с маленькой леди, с лилипуткой, то есть.

– А на самом деле? – заинтересовалась Жени, ставя три кружки кофе на стол.

– Вот она мне тоже не поверила. Пришлось встать однажды на карачки и поцеловать напольное зеркало на высоте семьдесят сантиметров. Помадой.

Парнишка расхохотался, девочка притормаживала, но и до неё дошла картинка.

– И она поверила?

– А то. Ух, что она мне устроила! Всю ночь доказывала, что лучше неё не бывает.

Он курил, вспоминал эту Линду, подрезавшую тогда его наличку и испарившуюся, как «снежок»: словно кто её вдохнул, и она исчезла. Бывают такие женщины – как наркотик. А бывают как стиральный порошок.

Ну, стиральный порошок иногда тоже бывает весьма кстати.

– Так. Вы как – со мной?

– А ты куда?

– На гейские поминки всем Парижем. Мы ж типа кино снимаем: сколько великих геев пело и играло, сам подумай.