Например, когда однажды на Рождество он поместил среди цветов и еловых веток маленькое колесо, которое без устали крутил белый хомяк, одетый оленем с рожками, фото его витрины, с утра до ночи облепленной зрителями, появилось в «Le Parisienne». Или когда на День святого Валентина в главном букете повис прозрачный шар с водой, в котором плавала золотая рыбка. Получалось, что дождавшиеся её появления нос к носу загадывали ей свои желания, и когда она взмахивала хвостом, уплывая, казалось, что отправилась исполнять просьбу… Это фото украсило «TimeOut».

И почти постоянное сочинение и создание его «игрушек»: этапы этой работы, как живое существо, перемещаются внутри процесса.

Таинственные наплывы воображения, когда, как будто из какого-то клубящегося неясными пространствами Запределья, приближались и проступали то подробная, с кустиками шерсти между подушечками, лапа, то внимательный прозрачный зрак с медленно вперяемым прямо в него зрачком, то заячье ухо, длинное и всеми розовыми венками безмятежно просвечивающее на солнце, но при опасности способное быстро сложиться в узкое птичье перо и придать свистящее ускорение зверюшке, летящей от опасности прочь.

Весна прошла, панибратски захватив с собой часть холодного июня: чему положено – отцвело, чему положено – расцвело. Лето измором брало оставшихся в Париже парижан, в том числе и растения, а туристам, возможно, долго копившим и мечты, и средства на посещение Города Света, выбирать не приходилось, и они вышагивали свои километры по плавящимся от солнечного жара достопримечательностям, перебегая из тени в тень на узких улочках, поливая себя водой из бутылок и фонтанов и вваливаясь в сурово кондиционированные супермаркеты – осоловело подышать рядом с рыбой на льду.

И всё это душное знойное лето мистер Хинч посвятил прилежному изучению и разработке своей новой будущей скульптуры. Но, хотя он и выучил все кости и суставы в скелете человека, как заправский студент медицинской академии, ни это постижение, ни даже знание, как на латинском языке именуется чуть ли не каждая фасция, связка и капсула, ни на йоту не придвинули его к видению возможной конструкции его «Самого Детства».

Дано: при рождении младенец состоит из более чем 300 хрящиков, мягких и эластичных, которые с ростом, к завершению полового созревания, становятся двумястами шестью костями взрослого скелета. Вот, собственно, он и тщился понять исчезновение (300 – 206 =) порядка сотни хрящей, не видимых на детской рентгенограмме, даже когда они есть, и выразить её в каком-то растущем преображающемся материале…