Я закрываю фотографии цветочков в вафельном рожке (не в этом мире, дорогой месье Осьминог!) и ухожу.

На улице дождь, зонта у меня нет, ну и ладно. Мокрый асфальт приобретает цвета в зависимости от горящего глазка светофора: красный… жёлтый… зелёный. Я иду очень быстро, уже поздно.

Пятница, тепло, молодёжь курит у баров, у многих ещё не сошёл летний загар, ночные глаза девушек говорят без слов. Я прохожу сквозь дым сигарет и косяков, духи и дыхание, сквозь напряжение и ожидания этой ночи внутри нескольких плотных локальных толпу баров и клубов.

И в натужном хохоте, неестественных ужимках, ароматах травы и алкоголя, запахах нового белья и старых кроссовок слышу совсем другое:

– воскреси меня из этой полужизни

– развесели из этой здравствуй-грусти

– включи меня на полную мощность

Они жаждали быть расколдованными: поцелуем, любовью, обломом, болью, потерей, вероломством, счастьем – чтобы ожить, их должно ударить током жизни.

Пройдя кварталы с заведениями, выхожу на пустую улицу, широкую, сквозную. Капли дождя у меня на стёклах очков преображают фонари вдоль неё в аллею цветущих круглым электрическим светом гигантских цветов.

Вдруг кто-то обнимает меня за плечи. Без удивления я думаю: неужели толстяк догнал меня? – в смысле, что совсем не пугаюсь. И, повернув голову вижу совершенно незнакомого мужчину: черноглазого, узколицего, улыбающегося, шапо натянуто низко, горбоносый. Отпрянув, улыбаюсь вопросительно, мне совсем не страшно.