— Прах Господен, милорд! — выпалил сержант. — Он убийца-поджигатель!
Вооруженные солдаты приблизились вплотную. Слишком поздно Локридж сообразил, в чем дело. Поскольку люди этого века умели пользоваться порохом, совершено уже было кругосветное плавание, жив был Коперник, — он не догадался разобраться, чем, по существу, и насколько эта эпоха отличается от его собственной. Деревянные дома, соломенные крыши, воду приходится таскать ведрами — при таких условиях вряд ли хоть одному городу удавалось избежать повторяющихся опустошительных пожаров. Теперешний страх перед вражескими поджигателями был чем-то сродни тому страху перед ядерным оружием, который был Локриджу хорошо знаком.
— Нет! — воскликнул он. — Выслушайте меня! Я жил в Дании и немецких городах…
— Без сомнения, — сухо ответил Ульфельд, — в Любеке.
Сквозь путаницу мыслей в каком-то уголке сознания Локриджа пробивались привычные отвлеченные построения беспристрастной логики. Любек был ганзейским городом, по всей видимости, заключившим союз с Кристоффером, графом, чья обреченная на поражение война в интересах короля все еще бушевала на островах, — Локридж узнал это из того немногого, что мог рассказать ему тот бедный крестьянский мальчик. Вывод Ульфельда был вполне естественным.
— Но ты говорил, что тебя может опознать некий достойный гражданин, — продолжал датчанин. — Кто он?
— Его зовут Йеспер Фледелиус, — брякнула Аури.
— Вот зараза!
Спокойствия Ульфельда как не бывало. Его конь захрапел и сделал курбет, ветер взметнул его гриву. Сержант подал знак ландскнехтам, и они окружили пришельцев.
«О Господи, — мысленно застонал Локридж, — мало нам было всего? Я ведь хотел подождать, если можно, пока не разузнаю, значит ли здесь что-нибудь это имя…» Он едва заметил, как у него отобрали меч и нож и грубо обыскали Аури.
На лице Ульфельда вновь появилась маска отрешенности.
— Ты сказал, в гостинице «Золотой Лев»? — спросил он.
Раз начав, Локриджу осталось только продолжать.
— Да, милорд. Так мне говорили. Хотя его может там еще не быть. Я ведь не был в Дании много лет. И я
— Если бы ты был настоящим купцом, — возразил Ульфельд, — разве ты не знал бы, что нельзя приехать сюда торговать так же просто, как если бы мы были индейскими дикарями, у которых нет никаких законов, устанавливающих, кому это можно, кому нет?