Он позволил себе роскошь потонуть в воспоминаниях, а руки тем временем продолжали медленно двигаться, и если не вмешиваться в эти действия, давление воздуха в конце концов сорвало бы шлем с его головы.

«Стаберинде», громадный металлический корабль, застрявший в камне (а также каменный корабль, сооружение, застрявшее в воде), и две сестры. Даркенс, Ливуета (и конечно, в тот момент он понимал, что берет их имена или нечто похожее для изобретения того имени, под которым скрылся теперь). И Закалве. И Элетиомель. Элетиомель ужасный, Элетиомель Стульщик…

Скафандр начал подавать сигналы тревоги, предупреждая, что его действия очень опасны. Световое пятно было в нескольких сантиметрах от его головы.

Закалве. Он попытался спросить себя, что значит для него это имя. Что оно значит для кого бы то ни было? Спросить всех там, дома: с чем связано для них это имя? С войной, вспомнили бы они, наверное, тут же; с великим родом, ответили бы те, чья память простиралась достаточно далеко; с трагедией, сказали бы те, кто знал эту историю.

Он снова увидел стул, маленький и белый, – и закрыл глаза, ощущая горький вкус в горле.

Он открыл глаза. Оставалось еще три клапана, потом один быстрый поворот… он посмотрел на кружочек света и не увидел его – настолько тот был близок к шлему, к его голове. Фонарик в центре кабины был направлен почти прямо на него, линза посверкивала. Он расстегнул один из трех оставшихся клапанов. Раздалось едва слышное шипение.

Мертвец, подумал он, видя перед собой бледное лицо девушки, и расстегнул следующий клапан. Шипение не стало громче.

В уголке шлема – там, куда должен был прийти луч фонарика, – сделалось ярче.

Металлический корабль, каменный корабль, необычный стул. Он почувствовал, как слезы подкатываются к глазам, и одна его рука – та, что не была занята расстегиванием клапанов, – дотронулась до груди, где под множеством слоев синтетической ткани скафандра, под нательной одеждой, была маленькая складка кожи, прямо над сердцем, шрам двадцатилетней давности или даже семидесятилетней – смотря как считать.

Фонарик качнулся; в тот миг, когда он отстегнул последний клапан и пятнышко света переместилось на его лицо, лампочка мигнула и погасла.

Он смотрел перед собой. В кабине царила почти полная темнота. Крохотная толика света поступала из коридора: слабое красное сияние от почти-мертвецов и тихо следящего за ними оборудования.

Погас. Фонарик погас. Села батарейка или просто сломался – не важно. Фонарик погас. Не осветил его лица. Скафандр снова издал предупреждающее «бииип», сообщая об утечке воздуха, который уходил с тихим шипением.