Он держал в руке мозгограмму, записанную на маленьком синем кубике. Очень хрупком. Палец другой его руки замер на выключателе – одно движение, и женщина мертва.

Сделает он это или нет? Он ждал, словно верил, что какая-то часть его собственного разума примет ответственность на себя. Раза два-три ему казалось, что вот-вот придет позыв, желание нажать выключатель и он начнет делать это мгновение спустя, – но каждый раз желание удавалось подавить. Палец его оставался на выключателе, а взгляд был прикован к маленькому кубику в защитной оболочке. Он подумал: как примечательно и в то же время до странности грустно, что весь человеческий мозг может вместиться в столь малом объеме. Еще он подумал, что человеческий мозг лишь немногим больше голубого кубика и использует куда более старые ресурсы и методы работы, а потому выглядит не менее впечатляюще (но так же печально).

Он закрыл женщину, чтобы та и дальше пребывала в своем холодном сне, и продолжил медленно двигаться к центру корабля.

– Не знаю я никаких историй.

– Каждый знает какую-нибудь историю, – возразил Кай.

– А я – нет. Мои истории неподходящие.

– Что значит «неподходящие»? – ухмыльнулся Кай.

Оба сидели в кают-компании среди скопившегося мусора. Он пожал плечами:

– Неинтересные. Их не будут слушать.

– Люди хотят слушать всякое. Подходящая история для одного может прийтись не по душе другому.

– Ну, я-то могу рассказывать лишь те истории, которые сам считаю подходящими, а у меня таких нет. Нет таких историй, которые я хотел бы кому-то рассказать.

Он мрачно ухмыльнулся, глядя на Кая.

– Это другое дело, – кивнул Кай.

– Вот уж точно.

– Тогда скажи мне, во что ты веришь, – предложил Кай, наклоняясь к нему.

– С какой стати?

– А почему нет? Просто потому, что я попросил.

– Нет.

– Не будь таким высокомерным. Кроме нас троих, на триллион километров вокруг никого нет. А с кораблем скучно. С кем еще разговаривать?