Малыш-пасун ткнулся носом ему в бок. Он схватил пушистого детеныша рукой-плетью, поднял поближе к голове, осмотрел четырьмя передними глазами, брызнул на него раздражином и отшвырнул, хнычущего, в гущу куста.

Куст встряхнулся и рыкнул в ответ. Фропом извинился перед ним, а пасун кое-как выпутался и удрал, почесываясь на бегу.

Фропом с удовольствием попереживал бы в одиночестве, но надо было следить за стадом пасунов, не позволять им забредать в кислотники и заросли живоедки, прикрывать от разъедающей слюны пищептиц и не подпускать к неустойчивым камнепотамам.

Все вокруг такое хищное. Неужели и любовь тоже такая? Фропом встряхнул своей увядающей листвой.

Несомненно, она должна что-то чувствовать. Они были друзьями долго – времена года сменились несколько раз, они прекрасно ладили друг с другом, их интересовали одни и те же вещи, одни и те же идеи приходили им в голову… Если они были в этом так похожи, как мог он испытывать к ней такую отчаянную, неукротимую страсть, а она к нему – нет? Неужели потаенные корни их душ были столь различны, когда все прочее казалось столь схожим?

Она должна быть к нему неравнодушна. Глупо думать, что она ничего не чувствует. Она просто не хочет казаться слишком развязной. Ее сдержанность – не более чем осторожность, понятная и даже похвальная. Она не хочет связывать себя с ним преждевременно… Да, дело именно в этом. Она невинна, как нераскрывшийся бутон, робка, как луноцвет, скромна, как сердце в глубине листвы…

…и чиста, как звезда в небе, подумал Фропом. Так же чиста, так же далека. Он вглядывался в новую яркую звезду в небе, пытаясь убедить себя, что она может ответить ему взаимностью.

Звезда сдвинулась.

Фропом смотрел на нее.

Звезда слегка подмигивала и медленно двигалась по небу, становясь все ярче. Фропом загадал желание: «Стань счастливой приметой, знаком, что она любит меня!» Может быть, это звезда на счастье. Раньше он не был суеверным, но любовь странно действует на растительные сердца.

Если бы он только мог быть уверен в ней, подумал он, глядя на медленно падающую звезду. Он не был нетерпелив, он с удовольствием подождал бы, зная, что она думает о нем. Его терзала неопределенность, надежды сменялись опасениями и наоборот, и это было так мучительно…

Он поглядел на пасунов с почти отеческой привязанностью. Те бродили вокруг него в поисках клочка несъеденной травы, чтобы утолить голод, или куста-сортирника, чтоб справить в него нужду.

Бедные, наивные существа! И однако, в чем-то счастливые – их жизнь проходила в еде и сне, в их низколобых маленьких головках не было места для любовной тоски, а в их мохнатых грудных клетках – для развитой капиллярной системы.