Закончив эту работу, юноши и девушки сразу разбежались в разные стороны, выбирая ту или иную полосу, причем многие девушки поспешно перемещались из одной полосы в другую, если замечали на другом конце партнера, который им не особенно нравился. Тем временем еще несколько молодых людей — судя по всему, музыкантов — поднялись на низкую эстраду в дальнем конце площади и занялись установкой и настройкой инструментов. На них были особые наряды странного покроя и странной расцветки: туго облегающие тело рубахи из фосфоресцирующей ярко-синей ткани, с открытым воротом и глубокими вырезами спереди, обширные шаровары, перевязанные под коленями — матово-красные, лимонно-зеленые или черные — а также белые башмаки с длинными острыми носками. Через несколько минут все музыканты одновременно надели причудливые длиннорылые маски и внезапно превратились в коварно переглядывающуюся бесовскую шайку.

Напряжение возрастало — казалось, в воздухе проскакивали электрические разряды. Юноши и девушки принялись подпрыгивать и кружиться, взбрыкивая ногами — сначала застенчиво и неуверенно, но мало-помалу все смелее и развязнее. Подбоченившись, они то и дело взмахивали руками, словно протыкая воздух, и вертели ладонями, оттопырив большие пальцы. На далекой эстраде ударник подвесил вереницу трубчатых колоколов над огромным басовым барабаном и прошелся бамбуковой метелкой по пустотелому деревянному резонатору, после чего встал навытяжку — на площади тут же воцарилась тишина. Театральным жестом вытянув вверх руку с зажатым в ней молоточком, барабанщик ударил по цилиндрическому гонгу. Другие музыканты тут же принялись пиликать и дудеть, производя внезапный оглушительный гвалт воющих и дрожащих глиссандо, случайных пассажей и арпеджио, подгоняемых судьбоносными гулкими ударами громадного барабана.

Сумбурный звуковой шквал застал Малуфа и Мирона врасплох: почему-то оба они ожидали, что музыка будет более упорядоченной и мелодичной. Тем не менее, они продолжали внимательно слушать.

«Я знаю, в чем дело! — заявил Мирон. — Мы не понимаем их музыку, потому что нам незнакомы и непонятны ее сложные закономерности».

«Надо полагать, так оно и есть», — допустил Малуф.

Юноши и девушки, находившиеся на разных концах расчерченных полос, реагировали на музыку с энтузиазмом, дергаясь в такт ударам большой литавры, корчили всевозможные гримасы, извиваясь всем телом, поднимали согнутые в коленях ноги и броском распрямляли их вперед, вытягивая носки. Мирон не преминул заметить, что девушки привязали длинные юбки к туфлям, чтобы не слишком обнажать щиколотки, хотя самые отважные провокационно демонстрировали на мгновение вершок-другой своей ноги, сразу исчезавший под юбкой.