После той… казни, я не вставала с постели больше десяти дней, потерявшись в иллюзиях, которыми швырнул в меня Ильдар, чтобы не дать сгореть в своей ненависти.

Играла с сестренками, летела на Землю поступать в Академию гражданского транспорта, возвращалась обратно, не зная, как сказать родителям, что выбрала космос, а не медицину. Праздновала в Шалоне свой день рожденья, подписывала первый контракт со стархами, прокладывала курс к Штанмару, сидела за одним столом с Ильдаром, танцевала с Вацлавом…

И над всем этим звучала музыка, и слышались уже успевшие стать символом упорства слова маминой колыбельной:

Последний образ, мелькнувший перед заплутавшим в лабиринте сказки мысленным взором, чтобы тут же рассыпаться ранящими осколками, был до боли странным: Ильдар и я… И звезды.

Когда я открыла глаза, четко осознавая, что это был лишь сон, Ильдар стоял у моей постели и смотрел на меня. Уставший, осунувшийся, но все такой же уверенный в том, что все будет так, как он решил.

Увидев, что я пришла в себя, не произнеся ни слова, развернулся и вышел из комнаты, оставив со мной хошши из тех, что обслуживали его покои.

Следующие несколько дней тоже выпали из моей жизни. Я спала, ела, отвечала на какие-то вопросы, но… была где угодно, только не там, где находилось мое тело. Оживала я ненадолго, когда появлялась Лора. Она брала меня за руки и что-то рассказывала, согревая своим теплом. А я не столько вслушивалась, сколько слушала… Ее голос, интонации, с которыми она произносила слова, ее чувства, которыми она щедро со мной делилась.

Она была столь же одинока в этом мире, принадлежавшем ей, как и я… чужая.

Но время взяло свое, считая, наверное, что даже в бессмысленном существовании есть смысл. Сначала я, с трудом двигаясь вдоль стеночки, сама добралась до гигиенической комнаты. Потом, спотыкаясь и задыхаясь от усилий, сумела дойти до его кабинета, куда Ильдар меня вызвал. Затем, в сопровождении Дамира, начала выходить на улицу.

Сегодня был первый раз, когда мне разрешили одной выйти в парк.

Два месяца, как я попала на Самаринию.

— Ты не тому сочувствуешь, — произнес Ильдар, пытаясь поймать мой взгляд.

О ком намекал, было понятно и без пояснений. О пилоте, которого сам же и сжег заживо.

— Нам обязательно сейчас говорить об этом? — вяло поинтересовалась я. Тому… не тому… Его точка зрения на смерть, моя…

Разве это могло что-то изменить?

— Хорошо, — неожиданно легко согласился жрец, — мы вернемся к этой теме. Позже. Идем.

Ждать, когда я последую за ним, он не стал. За эти два месяца я научилась… подчиняться. Не всегда беспрекословно, но точно зная, когда не стоит переступать черты, вызывая его гнев. Этот был из тех, когда неповиновение могло добавить сложностей моей жизни. Ильдар был не просто зол — в ярости, хоть и весьма умело скрывал свое состояние. Вот только… я ловила отголоски его эмоций, словно они были моими собственными.