Примерно в четверть первого я решил, что хватит ждать и слез с койки. Про ланч тоже не было ни слуху ни духу. В половине первого я услышал гонг, но про меня словно забыли. В конце концов я решил, что, ладно, разок не поем и только потом начну возмущаться; не хотелось давать капитану возможность перевести разговор на то, что я самовольно покинул каюту. Подумал было связаться с дядей Альфом и пожаловаться на перебои с поставками пайков, но потом решил, что чем дольше я прожду, тем больше будет вина капитана.

Примерно час спустя после того, как остальные покончили с ланчем, появился мистер Кришнамурти с подносом в руках. То обстоятельство, что еду принес он сам, а не кто-нибудь с кухни, показало мне, что я – очень важный заключенный, тем более что Крис очень старался не говорить со мной и даже вроде подходить близко боялся. Он просто просунул поднос в каюту и сказал:

– Когда кончишь, выставишь это в коридор.

– Спасибо, Крис.

Но в еде была спрятана записка: «Молодчина! Только не сдавайся, и мы подрежем ему крылышки. Все ребята за тебя». Подписи не было, а почерк я не узнал. Во всяком случае писал не Кришнамурти, я помнил его почерк с того времени, как занимался диверсионной деятельностью на их плантации. И не Трэверс, и, уж во всяком случае, не Гарри.

В конце концов мне надоело угадывать, кто писал эту записку, тогда я порвал ее на клочки и разжевал, словно какой-нибудь граф Монте-Кристо или Железная Маска. Правда, на романтического героя я все-таки не тяну, потому что глотать записку я не стал, просто разжевал и выплюнул. Но я тщательно убедился, что записка уничтожена, мне не хотелось, чтобы кто-то узнал о ней, – да и самому не хотелось знать, кто ее послал.

И знаете почему? Записка не ободрила меня, она меня обеспокоила. О, конечно же, в первый момент она меня взбодрила, я прямо вырос в собственных глазах. Такой защитник угнетенных!

А потом я понял, что значит такая записка…

Мятеж.

В космосе это самое страшное слово. Любая катастрофа лучше, чем это.

Одним из первых заветов дяди Стива, которые он передавал нам с Пэтом давно-давно, когда мы были еще пацанами, было: «Капитан прав даже тогда, когда он ошибается». Прошло много лет, прежде чем я понял его слова. Чтобы осознать эту истину, надо пожить на корабле. И даже после этого, в глубине души я не понимал ее до конца, пока не прочитал эту подбадривающую записку и не осознал, что какие-то люди всерьез собираются оспорить власть капитана… и что я – их символ сопротивления.

Корабль – это не просто маленький мир, он больше схож с живым человеческим организмом. На нем не может быть и речи о демократии, во всяком случае – о демократическом консенсусе, каким бы вежливым и демократичным ни был капитан. Если попадешь в переделку, не устраиваешь всеобщее голосование, чтобы ноги, руки, желудок и глотка решили, чего же хочет большинство. И хорошо, что нет! Ваш мозг принимает решение, а все прочее его выполняет.