– Все в порядке, – кивнул Эшби.

– Я страшно зла, твою мать! – повторила Розмари, закрывая лицо руками.

– Знаю. У тебя есть на то все основания.

Какое-то время Эшби молча смотрел на нее, снова перебирая мысленно все то, что он мог бы сделать. Он подошел к Розмари.

– Эй!

Эшби нагнул голову, стараясь посмотреть девушке в лицо. Та подняла взгляд, глаза у нее были усталые и распухшие.

– Ты отправишься спать, – решительно заявил Эшби. – Прямо сейчас. Будешь спать столько, сколько сможешь. Когда проснешься и поешь, приходи ко мне, мне понадобится твоя помощь.

– В чем?

– Ну, для начала в выборе одежды. – Он сунул руки в карманы. – Мне еще никогда не приходилось бывать в столице.

Корбин приблизился к каюте Охан. Освещение в коридоре было тусклым. Искусственная ночь. Странная штука для корабля, летящего в космосе, не знающем ничего, кроме непроницаемого мрака. В одной руке Корбин держал маленькую коробку. Другой он отворил дверь.

В комнате было темно. Корбин слышал дыхание Охан – медленные, глубокие хрипы, которые для любого живого существа свидетельствовали бы о смертельной болезни. Сианатская пара лежала совершенно неподвижно.

Закрыв за собой дверь, Корбин приблизился к кровати. Грудь Охан поднималась и опускалась. Лицо осунулось, рот был открыт. С минуту Корбин наблюдал за его дыханием, размышляя над тем, как быть дальше. Коробка была зажата у него в руке.

– Охан, просыпайся! – сказал он наконец.

Охан недоуменно открыл глаза.

– Ты знаешь, что в настоящий момент творится на нашем корабле? Тебе есть до этого какое-либо дело? Я знаю, что ты умираешь и тебе плохо, но даже в лучшие дни едва ли можно было сказать, что ты присутствуешь. Хотя, конечно, не мне это говорить. Но на тот маловероятный случай, если тебе есть какое-то дело, довожу до твоего сведения, что ИИ корабля полностью вышел из строя. Программа стерта начисто. Так вот, для меня – и, возможно, для тебя, как знать, – это лишь неудобство. Для Дженкса это худший день его жизни. Известно ли тебе, что он любил ИИ? Любил по-настоящему, был в него влюблен. Знаю, это нелепо. Не буду даже притворяться, будто это понимаю. Если честно, по мне все это полный абсурд. Но знаешь, что я понял? Неважно, что думаю я. Дженкс мыслит иначе, и в настоящий момент его боль самая что ни на есть настоящая. И от того, что я понимаю, какая же все это глупость, страдания Дженкса нисколько не облегчатся.

– Мы… – начал было говорить Охан.

Корбин не обращал на него внимания.