— Наверное, ничего уже сегодня не случится, — сказал Ефим, прищуриваясь вдаль. — Не будет стыковки… А может, она уже была, а мы не заметили. Кто знает, как оно происходит?

Как только он так сказал, с севера, от скал, послышался гул, а потом по всему миру прошла звуковая волна, слабая дрожь, хлопок раскупоренного сосуда.

— Как такое не заметить, — пробормотала Марья. Глаза ее раскрылись очень широко, как у человека, присутствующего при чуде. Мир изменился. Они теперь были не одни.

Столовая за ужином гудела, как улей со снятой крышкой. Никто не сидел за положенными столами, группки обсуждающих стояли тут и там, загораживая проходы, размахивая руками, затрудняя дежурство для второй группы.

— Сами мы не можем ничего, придется ждать, оборудование все на их стороне. Они, наверное, будут рельсы прокладывать.

— Почему не пневматику?

— Сложная технология. Для больших расстояний с минимальной возможностью техподдержки… Рельсы лучше.

— А надежнее всего пешком ходить! Я бы сама сегодня топ-топ по тоннелю, «здрасьте, Господь в помощь». Сорок километров до Второй Доммы это… ну, пять часов трусцой.

— Ты скафандр примеряла? Он почти семнадцать кило весит. Посмотрел бы я на тебя через два часа такой трусцы.

— Эй, давайте подходите за запеканкой и по столам расходитесь! Кое-кто тут пытается работать и уже спать хочет!

Вечером девочки, как обычно, прибрались, заплели ночные косы, помолились. Игрек смотрел в потолок, ниточка слюны стекала по щеке. Когда Аля присела рядом, он долго смотрел ей в глаза.

— Ая, — сказал он, — лулу тя. Лулу тя оннь. Не пач.

— Я не плачу, — удивилась Аля. — Чего мне плакать, Игрек?

— Зата не пач. Лулу тя.

— Я тебя тоже люблю. — Аля его обтерла, поцеловала, недоумевая. О чем это она будет завтра плакать?

Спать не хотелось, а в коридоре слышался голос матушки Есении, выйдешь — наругает. Аля вылезла из окна в сад, побрела вокруг длинного дома.

— Заручусь с тобой, если первой женой возьмешь, — послышался из-за дерева голос Анфисы. — А вторую не раньше чем через год.

— Обещаю, — хрипло ответил Ефим. Аля шагнула вперед, пару секунд смотрела, как они целуются — не в щеку, а по-настоящему. Глаза у Ефима были закрыты, потом он их открыл и Алю увидел, вздрогнул, отодвинулся от Анфисы.

— Чудная ночь, — светским тоном сказала Аля, надеясь, что голос не дрожит. Повернулась и побежала со всех ног, сердце так стучало, что непонятно было, бежит ли за нею Ефим или так и стоят с Анфисой у дерева и смеются. Остановилась у кромки воды, тяжело дыша. Никто за ней не гнался. Слезы из глаз брызнули — Игрек как знал, что ее что-то расстроит, иногда казалось, что дар у него от Иисуса, как у старинных блаженных.