У ворот была толпа — Аля узнавала знакомые лица, девчонка из Второй держала Ефима, заломив ему руку за спину под странным углом, вот стояла Анфиса, вцепившись в ручки Игрековой коляски (его-то зачем сюда притащила?). Посреди толпы стоял батюшка Алексей, — а ворота уже открывались, и из них выходил немыслимый великан — в полтора раза батюшки больше, с резаком, уже гудящим раскаленной плазмой, с телом, укутанным в толстые защитные пластины из того же молекулярного стекла, что и купол Доммы.

— Лана, — выдохнули дети Второй Доммы, склонили головы и три раза стукнули себя по груди.

Лана остановилась, обвела толпу четырьмя окулярами по бокам.

— Здравствуйте, дети, — сказала она голосом глубоким и раскатистым, совсем не женским. — И ты, Алеша, здравствуй. Без цветов пришел на встречу? Двадцать семь лет не виделись! Впрочем, как говорится, дети — цветы жизни. Я, пожалуй, заберу твоих…

— Что ты творишь, Лана? — Батюшка Алексей стоял неподвижной скалой, бархатистый голос гулко отражался от купола Доммы. — Где остальные? Я же с Тихоном только вчера разговаривал…

— Откуда тебе знать, что это был Тихон, а не его голосовой синтезатор? Видишь ли, Алешенька, — Лана шагнула ближе, сочленения мощных ног загудели. — В нашей ситуации доверять можно только тому, что видишь живьем. Я с вас уже полгода глаз не свожу — все про вас знаю. Жаль, до Третьей Доммы мои боты не долетают, далеко. Но теперь у меня будет куда больше ресурсов…

— Что ты сделала со своей семьей, Лана? — с ужасом спросил батюшка Алексей. — Тихон, Нина, Малуша? Где они? Дети… — Он обвел толпу окулярами, чуть останавливаясь на пришельцах из Второй. — Вы же родились, чтобы строить новый мир, по слову Господа, с чистого листа…

— Они и строят, Алеша. Только я поменяла правила. На чистом-то листе их легче всего переписать. Нет у них других богов, кроме меня. Знакомо звучит?

И Лана вдруг прыгнула — с места, резко, страшно, как пятитонная самка богомола. Батюшка покачнулся от удара, не устоял, упал, покатился из-под нее, быстрым движением поднялся. Больше они не разговаривали — гулкие удары сменялись шипением резаков, гнулся металл, и дрожали камни Зиона. Батюшка, сбив Лану с ног и не давая подняться, трижды ударил ногой по ее боку, и стекло захрустело, посыпалось осколками. Батюшка занес молот, чтобы разбить окуляры, наполовину ослепив Лану, — но она вдруг взметнула щуп и, не глядя, послала луч из резака в толпу детей. Страшно закричала Марья, оседая в пыль, схватившись за живот. Лицо ее стало белым-белым, как торосы льда за куполом Доммы, а рот открывался и закрывался, будто она быстро и неслышно что-то говорила. Батюшка замер, повернулся, сделал шаг к девочке, и тут Лана, выхватив у него молот, не поднимаясь, обрушила удар на одно из его колен, тут же, перенаправив энергию отдачи, — на другое. Батюшка Алексей рухнул тяжело, окончательно, так что сразу стало ясно — уже не встанет. Лана снова подняла молот, опустила, разбивая корпус, подняла. Дети из Второй Доммы дышали тяжело, торжествующе, даже пот на лбах выступил — будто они вместе со своей Ланой врага крушили.