– Ага, ты смотрел-смотрел, не выдержал и взял? – догадался Андрей.

Яков шмыгнул носом, кивнул.

– Он у тебя в кармане? Ну и что? Лица исправляет, что ли?

Яков раскрыл левую ладонь, ткнул в нее пальцем, и Андрей увидел. В мясистой части ладони, что под большим пальцем, был желобок. Если надавить ладонью на острый край стола и несколько секунд подержать, останется такой шрам. Правда, он затянется довольно быстро.

– Ну и что? – снова сказал Андрей.

Яков выхватил краденый карандаш, нацелился и быстрым движением провел на своей ладони вторую линию. Рядом с первой. Линия сначала была красной, через секунду – побелее… Остался желобок – гладкий, чуть блестящий. Совсем как первый. Яшкина ладонь стала лепной – будто карниз. Андрей охнул. Яков ухмыльнулся и мелкими, плотными штрихами затушевал свою ладонь, словно лист бумаги, и, когда с кожи схлынула краснота, Андрей увидел, что желобки исчезли.

– Никогда бы не поверил, – сказал он, чувствуя, что губы плохо слушаются, шея онемела, а в желудке холод. – Как же? Больно же, наверно, когда по живому, как по пластилину, это клетки, они живые, и эти… окончания… Нервные окончания – они же чувствуют? А? Боль ощущают… – Андрей замолчал и сунул в рот пальцы. Прошепелявил: – Не… Это фокус.

– А попробуй сам. – Яков протянул ему карандаш.

– Нет, этого не надо, – в панике отдернул руку Андрей и подумал: «Вот какой он, настоящий страх…» Потом вскочил, заметался по комнате, что-то взял с полки, переставил, вдруг рванулся к столу и схватил карандаш, тяжелый, теплый… И судорожно чиркнул себя по тому же месту на ладони, где тушевал Яков.

Желобок! Еще глубже! И никакой боли. Немного жжет и чешется. Прошло и это.

Тут Андрей завыл от восторга, а Яков рассердился:

– Ну? Что воешь? Никакой собранности… А дальше – как быть? Куда его девать?

– Дальше, дальше… – Андрей его не слушал. – Дальше? После подумаем, успеем! А тяжелый какой!

– Отнесем ученым. Жаль отдавать, поэкспериментировать бы, – сказал Яков.

Андрей крепче сжал карандаш и лихо, бодро уничтожил желобок. Бесследно. Подскочил к зеркалу, затушевал шрамик на подбородке. Был у него такой след наших младенческих забав…

– А-а! Видал?! – завопил Андрей. Великолепные планы роились в его благородной, хотя и взбалмошной, голове. А этот холодный скептик, умник, помешанный на Дарвине, – ледышка! Бесчувственный книгочей… Отда-ать?!

– Никому не отдадим! – крикнул Андрей. – Может, и отдадим, но потом, потом, а сначала – применим…

– Как намереваешься применять? – отозвался «бесчувственный».

– Если Анечке Федосеевой ушки подправить, а? – вкрадчиво спросил Андрей-искуситель. – Лопушки? – Он показал, какие уши у Федосеевой. – А? Любовь до гроба обеспечена…