– Как спалось? – спросил Андрей.

– Ты что-то говорил? Ничего не слышно. Как в метро. Кстати, что ты вчера говорил о дисках, когда возвращался? В лодке?

Андрей открыл рот и несколько секунд так и стоял, соображая.

– Тебя же не было в лодке… Как ты узнала, что я сам с собой говорил?

– Всю жизнь мне не верят, что я читаю мысли, – сказала Аленка, отмеряя кофе десертной ложкой. – И ты тоже, никто мне не верит. Лентяи все недоверчивые, хоть пистолет бы почистил.

– Он в палатке, – машинально сказал Андрей.

– Ты ведь сам говорил, что он осекается.

– Почищу после завтрака.

– Возьми, лентяй. – Она просунула руку в клапан и достала тяжелый пистолет. В левой руке она держала ложку с кофе.

– Все равно не буду, – сказал Андрей, расстегивая кобуру. Он разложил детали на промасленной тряпке и, гоняя шомпол в стволе, соображал, как бы к Алене подступиться. Если она заупрямилась – ищи обходной маневр. Это он усвоил.

Он собрал пистолет, вложил обойму и заправил в ствол восьмой патрон. Пистолет поймал солнце – багровый край, беспощадно встающий над черной водой, среди черных стволов. В чаще ухнула обезьяна-ревун.

– Готово, – сказала Аленка.

– И это не первый раз? – спросил Андрей, принимая у нее миску.

– Говорю тебе – всю жизнь.

Помолчали.

– Это фокусы Большого Клуба, – неожиданно сказала Аленка. – Он же совсем рядом.

– Может быть. А часто это бывает? И как ты это слышишь?

– Я веду дневник, – сказала Аленка. – По всем правилам, уже пятнадцать дней. Иногда я слышу тебя оттуда. Как будто ты говоришь за моей спиной, а не возишься у Клуба или в термитниках. В дневнике все записано.

– Брось, – сказал Андрей. – Оттуда добрый километр. – Он положил ложку и смотрел на Аленку сквозь темные очки. – И ты все время молчала?

– Тебе этого не понять. Ешь кашу. Ты ужасный трепач, только и всего.