– Покажи дневник.

– Вечером, вечером. Солнце уже встало.

– Нет, это невозможно! Какие-то детские фокусы! – Андрей бросил миску и встал с ложкой в руке.

– Каша остынет, – кротко сказала Алена.

– Какая каша? – завопил Андрей. – Ты понимаешь, что надо ставить строгий эксперимент?

– «Строгий заяц на дороге, подпоясанный ломом», – тонким голосом пропела Алена. – Эксперимент достаточно строгий. Ешь кашу.

– Хорошо. Я доем эту кашу.

– Вот и молодец. «И кому какое дело; может, волка стережет!»

– Аленка!

– Я же слушаю твои магнитофонные заметки. Слово в слово с моим дневником. Понял? И все. Пей кофе, и пойдем.

Комбинезоны висели на растяжке. Андрей молча влез в комбинезон, застегнул молнию, молча нацепил снаряжение: кинокамера, термос, запасная батарея, фотоаппарат по кличке «Фотий», ультразвуковой комбайн, набор боксов, инструменты. Магнитофон. Теперь все. Он натянул назатыльник, заклеенный в воротник комбинезона, и надел шлем. Плексигласовое забрало висело над его мокрым лицом, как прозрачное корытце.

– Включи вентилятор, ужасный ты человек, – сказала Аленка. – На тебя страшно смотреть. И возьми пистолет.

Под комбайном зашипел воздух, продираясь через густую никелевую сетку, и вентилятор заныл, как москит.

– Родные звуки, – сказала Аленка. – Я тоже пойду, после посуды.

– Мы же договорились. Я иду к Клубу.

– Андрейка, они мне ничего не сделают. Я знаю слово. Ну один разок сходим вдвоем.

– Не дурачься. Клуб начнет нервничать, и пропадет рабочий день. У тебя хватает работы. Сиди и слушай.

Он уже сошел с мостков, взял шестик, прислоненный к перилам, и посмотрел на жену – все еще с досадой. Аленка улыбнулась ему сверху.

– Ставь в дневнике точное время, часы сверены. Я пошел.

– Очень много крокодилов. Ты слышал, сегодня один шнырял под палаткой?