Ближе к земле, к берегу волны укачивали меня, относили назад. Теперь нужно было навсегда отрешиться от страха. Чтобы победить. Ибо никакая победа невозможна, если в человеке живет страх. Темные глыбы скал прыгали в ста метрах от меня. Меня уносила назад каждая волна. Нужно не отставать от них. Яростный рывок кончился неудачей. Близ полосы бурунов меня болтало и качало, накрывало с головой. Новый бросок - на гребне волны, как на морском коне, о котором писал поэт. Не отстать от склона воды, обращенного к берегу! Слиться с гибким ее хребтом... Я успеваю коснуться дна ногами. Меня выносит искрящаяся светлая река, и руки уже мнут песок.

Побрел над насыпью, разыскивая одежду. Три или четыре раза обошел бетонную стенку над знакомыми волнорезами. Увидел пустую выбоину, где сидел часа полтора назад. Одежды не было. Бетон был влажен. Пришел девятый или восемнадцатый вал и смыл мою куртку, брюки и рубашку. Вместе с подаренным камешком.

Жаль, что я не могу идти в город: на мне плавки, в карманчике половина иголки. Нередко жизнь соединяет серьезное, даже очень серьезное, и смешное. Рано или поздно приходится в этом убеждаться на собственном опыте. Вспомнилось: там, где я выкарабкался на берег, под рельсом желтела этикетка спичечного коробка. Кто-то выбросил его из окна поезда, того самого... Пятьсот метров назад, в сторону Сочи... еще несколько шагов. Вот он, коробок.

Перехожу железнодорожное полотно, иду в гору. Это все та же гора Ахун, но другой ее отрог. Под сенью высокого ясеня развожу костер, кидаю в огонь гибкие ветки орешника, тугие ветки сосны. Сооружаю треногу, на которую вешаю плавки, чтобы просохли. Не о таких ли, как я, сложены невзыскательные истории, героями которых являются проворные субъекты, неоднократно замеченные на Броккене, самой высокой вершине Гарца? Особенно часто видели их в прошлом, в Вальпургиеву ночь. Верхом на кочерге, помеле или поварешке прибывал этот люд, выражая полное почтение и расположение главному черту, опускаясь перед ним на колени. Начиналось роскошное пиршество, но все блюда подавались без хлеба и соли. В насмешку над церковными обрядами устраивалась "черная обедня", после которой начинались пляски под оркестр. Вместо скрипок оркестранты держали в руках лошадиные головы, вместо рожков - кошачьи хвосты. Танцевали попарно, но повернувшись друг к другу спиной. В заключение этого славного праздника главный черт сжигал себя, а участники шабаша делили между собой пепел, высоко ценившийся из-за его вредоносных свойств. Сотни очевидцев, допрошенных под пыткой, подтверждали непререкаемую достоверность нарисованной монахами Инститорисом и Шпренгером картины.