– Да, газетчик из вас плохой! – сказал Феверстон. – Не может описать того, чего еще не было!

– Что ж, – сказал Марк, улыбаясь во весь рот, – я ведь живу не в Зазеркалье…

– Ладно, сынок, – сказала Фея. – Сейчас и начнем. Еще по стаканчику, и пошли наверх. В три нам дадут пожевать, кофе принесут.

Так Марку впервые предложили сделать то, что он считал преступным. Он не заметил, когда же именно согласился, – во всяком случае, ни борьбы, ни даже распутья не было. Вероятно, кто-то где-то и переходит Рубикон, но у него все случилось само собой, среди смеха, шуток и той свойской болтовни («Мы-то друг друга понимаем»), которая чаще всех земных сил толкает человека на дурное дело, когда он еще не стал особенно плохим. Через несколько минут они с Феей шли наверх. На пути им попался Коссер, деловито разговаривающий с кем-то из своего отдела, и Марк заметил краем глаза, что тот на них глядит. И подумать, что когда-то он боялся Коссера!

– А кто разбудит и. о. в шесть часов? – спросил Марк.

– Сам проснется, – сказала Фея. – Когда-то он спит, но когда – не знаю.

4

4

В четыре часа утра Марк перечитывал у Феи в кабинете две последние статьи – для самой почтенной газеты и для самой массовой. Только это в ночных трудах и льстило его писательскому тщеславию. Первая половина ночи ушла на составление самих новостей, передовицы он оставил под конец, и чернила еще не просохли. Первая статья была такой:

«Несмотря на то что рано еще основательно судить о вчерашних событиях в Эджстоу, из первых сообщений (их мы печатаем отдельно) мы вправе сделать два вывода, которые вряд ли поколеблет дальнейшее течение дел. Во-первых, эти события наносят удар по благим упованиям тех, кто еще верит в безоблачный характер нашей цивилизации. Конечно, нельзя без трений и трудностей превратить небольшой университетский город в исследовательский центр национального значения. Но мы, англичане, всегда справлялись с трудностями по-своему, миролюбиво, даже весело, и всегда были готовы принести и большие жертвы, чем те, которые требовались на сей раз, когда наши привычки и чувства столкнулись с весьма незначительными помехами. Приятно отметить, что нет ни малейших указаний на то, чтобы ГНИИЛИ в какой бы то ни было степени преступил свои права или погрешил против благожелательности и дружелюбия, которых от него ждали. Теперь сравнительно ясно, что поводом к беспорядкам было частное столкновение между одним из институтских рабочих и каким-то местным маловером. Но, как давно сказал Аристотель, повод ничтожен, причина глубока. Трудно сомневаться в том, что незначительное, хотя и прискорбное происшествие возникло – вольно ли, невольно – не без связи с косностью. Как это ни печально, приходится признать, что закоренелое недоверие и давнюю недоброжелательность к той деловитости и четкости, которую зовут бюрократизмом, легко оживить хотя бы на короткое время. С другой стороны, мы яснее видим теперь именно те недуги нашей культуры, которые и призван исцелить институт. В том, что это ему удастся, мы не сомневаемся. Вся наша нация поддержит те “мирные усилия”, о которых недавно так прекрасно говорил мистер Джалс, а сопротивление плохо осведомленных кругов будет мягко, но решительно сломлено. И второе: многие восприняли с недоверием мысль о том, что институт нуждается в собственной полиции. Наши читатели вспомнят, что мы этого предубеждения не разделяли, но и не оспаривали. Даже ложных и особенно рьяных свободолюбцев надо чтить, как чтим мы необоснованную тревогу любящей матери. Однако мы всегда считали, что уже невозможно препоручать всю охрану порядка небольшому кругу лиц, чья прямая задача – борьба с преступлениями. Мы не должны забывать о том, что в некоторых странах это привело к серьезным нарушениям свободы и справедливости, ибо полиция стала своего рода государством в государстве. Так называемая полиция ГНИИЛИ (было бы уместней называть ее “охранительно-санитарной службой”) знаменует истинно английское решение вопроса. Трудно определить строго логически, в каком отношении находится она к полиции как таковой, но мы, англичане, издавна не в ладах с логикой. Вышеупомянутая служба ни в коей мере не связана с политикой; если же ей доведется прийти в соприкосновение с правосудием, она выступит в роли спасительницы, перемещая преступника из сферы наказания в сферу лечения. Последние предубеждения развеяны событиями в Эджстоу, ибо национальная полиция просто не справилась бы с ними без помощи институтской службы. Как сказал сегодня утром нашему корреспонденту один из крупных деятелей полиции: “Без них все повернулось бы иначе”. Если в свете этих событий сочтут необходимым на некоторое время препоручить всю округу заботам институтской “полиции”, британский народ, по сути своей склонный к трезвому взгляду на вещи, вряд ли станет хотя бы в малой мере противиться. Особенно обязаны мы служащим в “полиции” женщинам, проявившим то мужество и то здравомыслие, которых мы и ждем от истинных англичанок. В Лондоне ходят слухи о каких-то пулеметах и сотнях жертв, но этому нет ни малейших подтверждений. По всей вероятности, когда все детали будут уточнены, окажется (как выразился по другому поводу наш премьер-министр), что “если кровь и текла, то из носа”».