– Она дома и есть, – отвечала матушка Димбл. – Ей больше негде жить.

– Вы хотите сказать, наш хозяин ее приютил?

– Вот именно. А почему вы спрашиваете?

– Ну… не знаю… Все же странно, когда она зовет вас матушкой. Надеюсь, я не сноб, но все-таки…

– Вы забыли, он и нас приютил. Мы тут тоже из милости.

– Вы шутите?

– Ничуть. И мы и она живем здесь, потому что нам негде жить. Во всяком случае, нам с Айви. Сесил – дело другое.

– А он знает, что она так со всеми разговаривает?

– Дорогая, откуда мне знать, что знает он!

– Понимаете, он мне говорил, что равенство не так уж важно. А у него в доме… весьма демократические порядки.

– Должно быть, он говорил о духовном равенстве, – сказала матушка Димбл, – а вы ведь не считаете, что вы духовно выше Айви? Или же он говорил о браке.

– Вы понимаете его взгляды на брак?

– Дорогая, он очень мудрый человек. Но он – мужчина, да еще и неженатый. Когда он рассуждает о браке, мне все кажется, зачем столько умных слов, это ведь так просто, само собой понятно. Но многим молодым женщинам не вредно его послушать.

– Вы их не очень жалуете, миссис Димбл?..

– Да, может быть, я несправедлива. Нам было легче. Нас воспитывали на молитвеннике и на книжках со счастливым концом. Мы были готовы любить, чтить, повиноваться, и носили юбки, и танцевали вальс…

– Вальс такой красивый, – сказала Айви, которая уже принесла пирог, – такой старинный.

Тут открылась дверь и послышался голос:

– Если идешь, иди!

И в комнату впорхнула очень красивая галка. За нею вошел мистер Бультитьюд, за ним – Артур Деннистон.

– Сколько вам говорить, – сказала Айви Мэггс, – не водите вы его сюда, когда мы обед готовим!