Мерцающий свет стал ярче. Взглянув наверх, он увидел женщину у двери – не Джейн, совсем другую, очень высокую, выше, чем может быть человек. Свет шел от нее. На ней пламенело медно-красное платье. Лицо ее было загадочным, слишком спокойным, немыслимо прекрасным. Она открыла дверь. Он не посмел ослушаться («Да, – сказал он, – я умер») и вошел в невысокий дом. Там невыразимо сладостно пахло, пылал огонь, у широкого ложа стояли вино и угощение.

8

8

А Джейн вышла из дому и под пение птиц, по мокрой траве, мимо качелей, теплицы и амбаров спустилась по ступеням смирения к маленькому павильону. Сперва она думала о Рэнсоме, потом о Боге, потом – о браке и ступала так осторожно, словно совершала обряд. Думала она и о детях, и о боли, и о смерти. На полпути она стала думать о Марке и о его страданиях. Подойдя к павильону, она удивилась, что дверь закрыта, окна – темны. Когда она стояла, держась за косяк, новая мысль посетила ее: а вдруг она Марку не нужна? Вдруг он к ней не пришел? Никто не мог бы сказать, что она испытала – облегчение или обиду; но дверь она не открыла. Тут она заметила, что окно распахнуто. В комнате, на стуле, грудой лежала одежда, и рукав рубашки, его рубашки, перекинулся через подоконник. Он же отсыреет… Нет, что за человек! Самое время ей войти.

Послесловие переводчика

Послесловие переводчика

Романы, объединенные этим названием, заметно отличаются друг от друга. Первый из них, «За пределы Безмолвной планеты», вполне похож на ту «научную фантастику», которая связана для англичан с именем Дж. Г. Уэллса. Если бы не было следующих книг, можно было бы не заметить, что это писал христианин; большинство рецензентов и не заметило. Очарование безгрешных обитателей Малакандры нимало не тронуло их, ну – марсиане и марсиане. Не заметили и того, что Дивайн с Уэстоном – не просто «отрицательные герои», а воплощение того самого духа, который приводил в отчаяние Льюиса и его единомышленников. Да, циники, да, прагматики, но вне сюжета, в обычной жизни – разве не таков нормальный, взрослый человек? Эталон «постхристианского мира» пережил 20-30-е годы, мало того – он укрепился, перейдя от «элиты» к массе. Это очень грустно, и лучше об этом помнить. «Переландра» написана совсем иначе, не случайно из нее сделали оперу. Льюису удалось передать то ощущение райской красоты, которое мучило и привлекало его с тех пор, как старший брат показал ему кружочек мха, утыканный цветами. Во всяком случае, очень многие воспринимают книгу именно так и любят больше остальных его романов. За десять лет до того он написал первый вариант своей аллегории «Кружной путь», где мальчик по имени Джон мельком увидел несказанно прекрасный остров и отправился его искать. Сорокапятилетний Льюис попытался, а может быть – и сумел описать планету, подобную этому острову. Почти через двадцать лет, когда жизнь его кончалась, он говорил, что любит «Переландру» больше всех своих книг.