И встречи с таинственным хозяином дома.

— Всё из-за моей бабушки — реформистки.

— Той, что была легуроном?

— Зарек и об этом проболтался?

Я кивнула.

— После её смерти, ДНК нашей семьи, мягко говоря, обесценилась у традиционалистов. Моего отца, его братьев, сестёр и прочих родственников вычеркнули из элитного генофонда. Наша семья тяжело это переживала… В обществе эрф-джаммрут не существует наследования власти в буквальном смысле, но развита генетическая преемственность, соперничество и генетический отбор. И вот, мы — потомки двух величайших легуронов эпохи конгломерата и триумвирата окончательно утратили генетическое влияние, без надежды на восстановление.

— Это так важно?

— Для нас — да, — сказал, как будто выстрелил и помрачнел. — Многие циклы никто из нас выше рядовых иль-сад'ах и ти-иль не поднимался. Но и в этом качестве долго не задерживался… Особенно страдал из-за этого мой отец, пока однажды не поклялся возвеличить наш генокод… Через потомков. Так уж случилось, что выбор пал на меня… После неудачи со старшим братом. Я, помнится, говорил тебе, что у моих родителей кроме меня ещё семеро детей, а я — пятый в семье… Но суть не в этом.

— Погоди! — воскликнула я, пытаясь уложить сказанное в голове. — Дикость какая-то! Твой отец экспериментировал с генами собственных детей ради генетической власти?

— С человеческой точки зрения, но…

— Да какая разница!

— Большая! Не экспериментировал, а создавал генетически безупречного, непревзойдённого и…

— Понятно, — догадалась. — Он — генетик.

Кажется, я начинала сердиться.

— Не он. Генетик — мама.

— И мама в этом участвовала? Ещё лучше! Как она только согласилась?! — негодовала я.

— Она не могла оставаться в стороне, беспомощно наблюдая, как приходит в упадок семейный генофонд.

— А как же материнская любовь?

— В чём, по-твоему, заключается материнская любовь?

— Ну… — трудный вопрос, иногда. — Стремление к счастью и процветанию своих детей…