И ни весточки от Сабы. Даже когда Медина сняла информационную блокировку для распространения пропаганды, всё-равно от него не последовало никаких сообщений. Или от других борцов с оккупацией. Она представляла себе, что он всё ещё там, крадется меж палуб, словно крыса, способная прогрызаться сквозь сталь. И скоро Медина падет перед ним, и она услышит его голос, провозглашающий победу. Или их попытка провалится, и она всё-равно услышит его.

И за всем этим, сжимая душу железной хваткой, Буря, совершающая свой гигантский, величественный прыжок в сторону солнца. Уже на полпути. Уже в торможении. Она прекрасно понимала их стратегию. Один корабль, прокладывающий себе путь перед глазами каждого во всех системах. Демонстрация власти. Неизбежность. Театр унижения, подчинения и контроля.

То же, что она сделала с Фрихолдом.

Это, не меньше прочего удерживало её за столом в апартаментах, пока мимо скользили часы бессонницы. Когда она делала выбор, он казался очевидным. Тяжелым, да, но во имя служения более великому миру. Более упорядоченной вселенной. Месту, в котором было бы больше уважения к правилам.

Колонисты Фрихолда сделали выбор. Нарушили правила, установленные ею и её предшественниками. Отправляя Росинант, она чувствовала себя правой. Теперь она задавалась вопросом, сидели ли колонисты в своих кроватях по ночам, гадая, чем они будут кормить своих детей. Был ли изящный способ избежать будущего, которое над ними нависло. Наверное, был.

Может, именно так вселенная указывала на ошибочность её путей. Вобрав зло, свершенное ею так небрежно, и обратив против неё самой. И Сантос-Баки. И всех беженцев с Независимости. И всех мертвецов Города в пустоте. И коли так, вселенная явно ещё не постигла идею о пропорциональности ответа.

Маленькая, тихая часть разума, наблюдающая за всем остальным, знала, что она не права. Что для неё нет способа оказаться правой в этой ситуации. И возможно, она могла бы уснуть. Но страх медленно размывал её, частицу за частицей, забирая всё, что позволило бы ей восстановиться. Как перерабатывающий пруд с забитым сливом, она наполнялась дерьмом, которое рано или поздно хлынет через край. Но это было не источником беспокойства, а просто знанием о себе самой, похожим на размышления о совсем другой женщине.

Она натягивала робу туже на грудь, и листала каналы. Посмотрела несколько секунд новостей с Нового Лондона, несколько секунд с верфей в Комплекса Тихо-Палады, Цереры, Луны, Земли. Нигде не задерживаясь достаточно долго, чтобы услышать связную историю.

Странно, но не всё крутилось вокруг Лаконии. В пригородах Парижа где-то в аркологии случился пожар. Умер популярный музыкант, которого любила Драммер еще в юности. Будто не всё определялось Лаконией, и Дуарте, и её собственными неудачами. Но вот лента обновилась, и во всей своей силе и славе там предстал образ Бури.