— Вот так выглядит аппир после скачка в пятьсот парсек, — усмехнулся он, — желеобразный студень без костей и мышц, отмокающий в теплом бульоне… садись куда-нибудь… Надеюсь, мои друзья тебя хорошо встретили? Хогер просто герой, заставил работать эту старую рухлядь. Правда, только в одну сторону.

— Это очень забавно, — сказал Ольгерд.

— Не обижай их, — снисходительно заявил Леций, — они старались. Сделали, что могли. Просто славные ребята, — голос его был слабым, но не усталым, а каким-то воркующим, — с языком у них, конечно, плоховато. Это безобразие. Никак не могут усвоить какой-то миллион слов. Завтра подкину им энергии для мозговой атаки — сразу все запомнят. А сейчас я не в форме…

— Я заметил, — сказал Ольгерд хмуро.

— Ладно! — Леций открыл глаза и даже слегка пошевелился в своей теплой ванне, — я ждал тебя. И мне есть, что тебе сказать. Но лучше, если ты увидишь все своими глазами, Оорл. Потому что это невозможно объяснить, — речь его внезапно стала четкой и эмоциональной, — это просто надо видеть. Здесь надо быть, здесь надо жить… Ты мне нужен, — сказал он серьезно, — позарез. Эмоции можешь сунуть себе в карман. Я вывернулся наизнанку, чтобы ты оказался здесь. И мои друзья тоже. Нам ничего не нужно. Лично у меня есть все и даже сверх того. Мы просто хотим спасти свой народ. И если для этого нужен Оорл, значит, будет Оорл.

— А ты привык получать все, что тебе хочется? — усмехнулся Ольгерд.

— Это не разговор, — заявил Леций, — я слаб, а ты разгневан. Иди спать, Оорл, в твоей Лесовии сейчас ночь. И не спеши делать выводы.

— Кое-какие выводы я уже сделал, — сказал Ольгерд.

— Неужели?

— Во-первых, мне не нравится этот тип в корыте.

— Мне он тоже не нравится, — пожал мокрым плечом Леций, — можешь меня утопить в этом корыте, я сейчас ни на что не годен. Только чем виноваты Хогер, Деттем, Сурл, Ла Кси и все мои друзья, которые так тебя ждали и готовились? Чем виноваты все несчастные аппиры, которым без тебя — конец?

С насмешливого тона хозяин плавно перешел на серьезный и даже страстный. Это как-то не вязалось с его лежачим положением разнеженного барина.

— Ты думаешь, что самое сильное чувство — любовь? — говорил он, — я тоже когда-то так думал. Потом думал, что ревность. Потом — что страх. Нет! Самое сильное чувство — жалость. К детенышам, к близким, к сородичам, ко всем несчастным тварям, которых приручил… Не думал, что тебе придется это объяснять.

— Я не отказываюсь, — вздохнул Ольгерд, — только ты забыл получить мое согласие.

— Жалость не бывает заочной, — заявил Леций, — ты не мог согласиться, пока не увидишь. Я дал тебе эту возможность.