Мы с Дотти помогли Эрзингу снять бронескаф — да, Проныра, и я. Мне было жутко, любопытно и ещё как-то; слово «жалость» в мой лексикон не входило, да я и не жалел Эрзинга, чувство казалось сложнее. Я просто увидел его — каким он стал, повзрослев — и мне стало не по себе.

Его крохотное скрюченное тельце мало на что годилось; он не мог использовать для хотьбы коротенькие кривые ножки — они не выдерживали веса тела. Но худенькие ручки с длинными сухими пальчиками, по-прежнему похожие на паучьи лапки, отлично действовали — Эрзинг лихо обращался с любой клавиатурой, паяльником, микросхемами, световым пером… Чтобы передвигаться по дому, он обычно использовал не бронескаф, а лёгкий экзоскелет, который изобрели они с Жуком — этот протез Эрзинг надевал, как одежду, проснувшись поутру.

Я смотрел, как Эрзинг защёлкивает на груди ремни, удерживающие опору для спины, и пытался представить, каково жить в таком исковерканном тельце, двигаться только за счёт телекинеза и высокотехнологичных протезов — да ещё и смеяться над любым пустяком.

Может, ему легче было бы умереть, думал я, но посмотрев Эрзингу в лицо, понимал, что восприятие мира у него вовсе не предсмертное. Я слушал, как он расспрашивает Мать Хейр о перипетиях боя и обсуждает тактику пиратов, как Хнжу время от времени вставляет своё скрипучее слово — и все старые установки в моей голове ломались с тем же пластмассовым хрустом.

Урод Эрзинг казался более самодостаточным и счастливым, чем большинство моих идеально здоровых кэлнорских знакомых с высоким генетическим индексом. Мать Хейр разговаривала с ним, как с союзником и партнёром, а не как с больным ребёнком — и подход к боям в Просторе у Эрзинга был не ученический, а профессиональный.

Из разговоров за обедом я понял, что Эрзинг легко заменяет компьютер в системе управления полётами — и это меня уже не удивило. Мозг Эрзинга работал за себя и за исковерканное тело.

А каждый обед представлялся мне непростым приключением, пока я не привык к особенностям здешней компании. Эрзинг, желая достать что-то, находящееся вне его досягаемости, пользовался телекинезом так же непринуждённо, как обычный гуманоид пользуется собственной рукой. Дотти болтала и рисовала на клочках бумаги капельками соуса. Жук разевал пасть, вытягивал оттуда ужасающее подобие пары тонких щупалец и сгребал ими с тарелки буроватую слизь — а потом тщательно чистил щупальца лапами. Мать Хейр с непроницаемым лицом поясняла, из каких невероятных и несъедобных ингредиентов синтезированы вполне вкусные блюда, а прочие с теми же минами предлагали новые рецепты.