— Этот — мой, — гордо заявляет первый сноп, для убедительности ударив себя в облиственную грудь кулаком.

— Три дули Великой Праматери тебе в нос, — моментально реагирует ее подруга по оружию. — Ты уже брать себе адама всего три луна назад.

— Я его выгнать или подарить тебе, — великодушно отзывается первая.

— Подари свой доходяга детишкам — играться, а этот — мой! — угрожающе рычит соратница.

— Три дули вам обеим, — тут же встревает еще одна амазонка. — Я первая его застолбить! Старикан и два доходяга делите как хотеть!

Атмосферка явственно накаляется, дамы, набычившись, начинают наступать друг на друга, обмениваясь какими-то непереводимыми проклятьями. Еще одна альфа, неохотно оторвавшись от ощупывания мрачно сопящего пилота, раздает увесистые затрещины, гася междоусобицу в зародыше. Ну конечно, из-за меня бы эти дочери природы не передрались бы. Не тот масштаб, видите ли. Даже обидно.

— Глупо судить о сексуальных возможностях мужчины, исходя из его весовой категории, — бурчу я себе под нос. Из моих бывших ни одна не жаловалась, что я грубиян, скорострел или там эгоист, не способный доставить девушке удовольствие. Зато тут вон целое племя грубиянок и эгоисток, которые, поди, себя еще и писаными красавицами считают.

— Или из возрастной, — поддакивает вдруг Ксенакис, о своем, наболевшем. Рекичински довольно явственно фыркает в облепившую его физиономию паутину.

— Ладно, шуточки закончились, девочки, — добавляю я погромче. — Бо! Прием!

Я не только в постели недурен, я еще и умный — голосовой вызов тоже отладил.

— Не смей! — рявкает вдруг извивающийся на земле Варг. Почему «не смей» и какого рожна кэп этого сам еще не сделал, уточнить снова не успеваю — одна из охотниц перехватывает удерживающую меня в воздухе веревку длинным ножом и я так неловко грохаюсь оземь, что едва не теряю сознание. Чудом шею не свернул! Меня тут же хватают и взваливают на спину какой-то скотине, даже отдаленно не напоминающей Кларочку, по первому свисту хозяек выскочившей из кустов. А потом начинаются такие адовы скачки, которые временами сменяются короткими перелетами, что я только крепко жмурюсь и сжимаю зубы, дабы не вывалить Тасины кулинарные шедевры себе прямо на забрало. Катастрофически не везет мне с туземным транспортом… Карма, наверное.

Из страны вестибулярных пыток в суровую реальность меня возвращает парочка увесистых тычков, которые у местных красоток, должно быть, считаются легким похлопыванием.

— Дорогая, если хочешь, чтобы мы поладили, будь понежнее, — цежу я сквозь зубы, хлопая ресницами в попытке вернуть своим окулярам резкость. — Я ласку люблю.