— Ню-у-ук! — гаркает передатчик в его ухе так, что Рори подпрыгивает. — Долго ты там платочком махать собираешься?! Взлетаем скоро, джокорда те в борщ!

— Нюк-говнюк, — огрызается тот тихонечко себе под нос и на прощание чмокает меня прямо в мой воздухозаборник. — Ладно, помчались мы, спокойненько тебе долететь до Земли, без провалов в иные галактики. Это, чур, только со мной! Звездного ветра в закрылки, Ярка.

Его долговязая фигура с катящимся рядом верным Рори исчезает в сгущающихся между пришвартованными на космодроме кораблями сумерках, зато навстречу мне вышагивает другая — куда более приземистая и крепкая, с коротким ежиком светлых волос. Торквемада, не к ночи будь помянут… Он едва не проскакивает мимо, не признав в полумраке мой обескудренный силуэт, и лишь в последнюю секунду притормаживает.

— Здравствуйте, курсант, — окинув меня странным взглядом, отрывисто произносит навигатор. И снова не орет. Да что ж это такое-то?

— Блин-печенюха, чуть не забыл! — кометой вдруг врывается между нами удалившийся было Нюк, шмякая мне на руки увесистый кулек: — Вкусняшки, на дорожку! Все к проносу на борт межгалактического лайнера разрешено. Здравствуйте, — отдуваясь, бросает он моему персональному инквизитору, смерив того подозрительным и даже угрожающим взором, — и до свидания. И не смейте ее ругать и ссылать в архив пыль с папок нюхать! Или пришлю вам букетик самых паскудных Шухеровых гибридов.

— Р-р-р! — закрепляет угрозу Рори. И они снова уносятся, только гравиботинки да пятки из умного пластика мелькают. Абдували Петрович точно бы ими гордился. Я вот горжусь.

— Доброго вечера, инструктор Литманен, не обращайте внимания, это мой… близкий родственник. По гастрономической… то есть астрономической линии, — благонравным тоном ответствую я слегка озадаченному этим нахальным зеленым галактическим вихрем наставнику.

— Заметно. Что родственник, — ледяным тоном произносит тот. Эх, не хочется мне, но надо-таки сказать одну вещь. Еще в той галактике ж обещала. Пусть только самой себе, но какая разница? И я скороговоркой выпаливаю:

— Мистер Литманен, мне очень жаль, что я так поступила. Я понимаю, что это было безответственно и легкомысленно. И за все остальное тоже извините меня, пожалуйста. Я сожалею обо всех выходках, когда вела себя, точно лимбийский корморожденный Омен… И на Нюка тоже не сердитесь, он не со зла, а из дружеской солидарности.

Впервые я вижу на лице Торквемады проблеск каких-то человеческих эмоций. Он явно удивлен, но старается не показать этого. Хотя, может, просто не слыхал прежде о сатанинских наклонностях исчадий лимбийской кормы — ксенология все-таки конек Васкеса, а не его.