— Да знаю я!

— Может, оставишь виртуальный адрес, в шахматы по сети сможем играть, — на полном серьезе предлагает он. Я даже сержусь — до чего ж уныло, прозаично и по-пенсионерски это звучит после того, как мы все вместе ухнули в неведомую галактику, нашли потерянную экспедицию и социопатическую адорианскую ветвь и практически голыми руками спасли зиркову вселенную. И это еще не считая эпической битвы с плазмюками! У Бо и то фантазии больше, он вон мне на прощание задачку по трехмерным нардам скинул, над которой якобы двести лет безуспешно бьются все гениальные умы галактики. С предложением через годик встретиться и пути решения обсудить.

— В перерывах между починками канализации на своей станции поигрывать планируешь? — ехидничаю я.

— Вентиляции, — поправляет Ларссен.

— Да один джокорд…

— Нет, теперь, наверно, со станцией покончено, — подумав секунду, отвечает он. — Мне как-то понравилось уже… приключаться.

— Чтобы приключаться так на регулярной основе, нужно сперва пяток годков оттрубить в Академии, — вворачиваю я не без яда в голосе.

— Никогда не поздно попытаться, — пожимает плечами Горан.

— Только не иди учиться на суперкарго, кажется, это не твое, — невольно фыркаю, вспомнив незабвенные куролапы и физиономию ошалевшего буровика.

Впечатав все же Рекичински (как мне отвыкнуть так его называть?) в щеку положенный поцелуй, быстренько сворачиваю прощальные церемонии. Осталось сказать «До свидания» только «Дерзающему» — никакому не рыдвану, а самому прекрасному во всех Пяти Галактиках кораблю, благодаря которому со мной случилось столько невероятных приключений.

На посадку выдвигаюсь вместе с Нюком и его милягой-роботом, раз уж они вызвались сопроводить мою беспокойную беглую тушку для вручения Торквемаде в собственные инквизиторские ручечки. Честно дотащив мои нехитрые пожитки до посадочного трапа, Рори по команде хозяина умильно пиликает огоньками на пластиковой морде и прижимает ушки — прощается.

— Вот, я тут тебе, дитя природы, на бумажке, по старинке все свои координаты в сети и на Земле написал, — говорит Нюк. — Расчет получу и тоже на Родину махну, нянюшку навестить. Увидимся.

— Увольняешься? — удивляюсь я.

— Уво-о-олят, или я не я буду, — с бесшабашной обреченностью отмахивается он, улыбаясь и ероша зеленые вихры. Потом делает шаг вперед и крепко-накрепко меня обнимает.

— Привязался я к тебе, перец ты славийский, прям сил нет, как к сестре родимой, — говорит Нюк.

— Будешь на Земле — непременно заваливайся в гости, но даже не вздумай вылететь из экипажа, через год же вернусь, куда вот тогда без тебя? — напутствую я, грозно сведя брови, и тоже стискиваю его в фирменных славийских обнимашках, вышибающих воздух из непривычных грудных клеток. Но это еще ничего, будь я прежнего роста — объятья пришлись бы прямиком на набитый до отказа местными вкусняшками желудок Эластичного Бортинженера.