Светлый фон
Я протягиваю ему руку, помогаю встать, чувствуя себя ужасно смущенным. Бандиты получили по заслугам, но этот человек не должен был видеть моей расправы над ними. Такие сцены не для него. Его зовут Эдвардсон. И это имя — легенда для любого жителя Земли. Он был председателем самого демократичного правительства в истории нашей планеты, неутомимым борцом с коррупцией, автором принципов, на которых покоится сейчас все наше общество, отцом нашей Великой Мечты о человечестве без границ. И сейчас он едва может стоять на ногах, мне приходится поддерживать его под локти. Подонки! Неужели они знали, что делают?!

— Чем я могу вам помочь? — спрашиваю я осторожно. — Вам больше нечего опасаться, я из КОР-группы. Могу назвать сегодняшний код.

— Чем я могу вам помочь? — спрашиваю я осторожно. — Вам больше нечего опасаться, я из КОР-группы. Могу назвать сегодняшний код.

— Боюсь, что я сам его не вспомню, — отвечает Эдвардсон со слабой улыбкой.

— Боюсь, что я сам его не вспомню, — отвечает Эдвардсон со слабой улыбкой.

Это очень странно и даже немного страшно — видеть беспомощным самого могущественного человека на Земле.

Это очень странно и даже немного страшно — видеть беспомощным самого могущественного человека на Земле.

— Наверное, тебе придется проводить меня назад, — говорит он наконец. — Тут неподалеку есть одна дверь…

— Наверное, тебе придется проводить меня назад, — говорит он наконец. — Тут неподалеку есть одна дверь…

— Я знаю, я видел свет, когда вы ее открывали.

— Я знаю, я видел свет, когда вы ее открывали.

Эдвардсона снова одолевает приступ кашля, потом ему удается восстановить дыхание.

Эдвардсона снова одолевает приступ кашля, потом ему удается восстановить дыхание.

— Они опять скажут, что я был неосторожен, — бормочет он. — Никто, кроме меня, не знает про этот ход. Его построили, когда ты еще не родился.

— Они опять скажут, что я был неосторожен, — бормочет он. — Никто, кроме меня, не знает про этот ход. Его построили, когда ты еще не родился.

Осторожно мы идем назад в темноту.

Осторожно мы идем назад в темноту.

— Я сам знаю, что это опасно, — говорит Эдвардсон таким тоном, как будто извиняется передо мной. — Но я просто не мог этого выдержать, это одиночество, эту обособленность. Я должен видеть людей, должен дышать одним воздухом с ними. Хотя хваленый свежий воздух оказался довольно вонючим, — он тихо смеется и снова заходится в кашле.

— Я сам знаю, что это опасно, — говорит Эдвардсон таким тоном, как будто извиняется передо мной. — Но я просто не мог этого выдержать, это одиночество, эту обособленность. Я должен видеть людей, должен дышать одним воздухом с ними. Хотя хваленый свежий воздух оказался довольно вонючим, — он тихо смеется и снова заходится в кашле.