В нескольких десятках ярдов от них из леса появился человек. Это был Том. Он шатался и, похоже, едва держался на ногах — словно пьяница, возвращающийся домой. У него на груди на рваной рубашке медленно расплывалось кровавое пятно.

С душераздирающим криком Мэри бросилась к нему. Авери — за ней.

Том усиленно моргал и щурился, как будто пытаясь разглядеть, кто это спешит ему навстречу.

— Извини, старина, — с трудом пробормотал он подбежавшему Авери. — Не слишком–то я… Эти гады сцапали Барбару… — и с этими словами он без чувств повалился на землю.

У него из спины, около плеча, торчало обломанное копье.

22

22

Кое–как совместными усилиями они втащили Тома вверх по лестнице в лагерь. Авери внес его в палатку и осторожно положил на один из спальников лицом вниз.

Мэри была бледной, как полотно. Руки у нее дрожали. Сделав над собой отчаянное усилие, она сказала почти спокойным голосом:

— Ты… ты можешь вынуть копье?..

— Да, — ответил Авери с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. Я вытащу его… Принеси–ка ты лучше воды… И, Мэри, знаешь, не торопись. Понимаешь?

Молча кивнув, она вышла из палатки.

— Том, — позвал Авери, становясь на колени, — старина, ты меня слышишь?

Но кроме сочувствия и жалости к Тому, Авери испытывал и гораздо более личное и отчасти даже эгоистическое чувство. Барбара, Барбара, — эхом отдавалось у него в ушах. Только бы с тобой было все в порядке. Любовь моя, только бы с тобой было все в порядке…

— Том, ты меня слышишь? — еще раз спросил Авери и сам поразился внезапной грубости своего голоса.

Он хотел знать. Он обязан был знать. Он с трудом удерживался от того, чтобы схватить Тома и вытрясти из него всю правду.

— Том, ради всего святого, очнись!