— Жалко, — сказал он. — Такой суп хороший, совершенно русский, скапусточкой. На второе кровянка с гречкой, а вы — в Кремль. Кровяночка такая, что пальчики оближешь, меня только что повар угостил…

Добрынин после упоминания о кровянке вновь ощутил вкус крови на языке, рассердился из-за этого, сплюнул некрасиво и, ни слова не сказав дворнику, сбежал вниз по лестнице.

Как раз к подъезду подъехал автомобиль, и, усевшись с ходу на переднее сидение рядом с шофером, Добрынин буркнул: «Давай!» Все еще было светло на улице. На тротуарах появились пешеходы в больших количествах. На перекрестках стояли постовые милиционеры, все в белом, и особыми жезлами подавали знаки водителям автомобилей. Но как только машина, в которой ехал Добрынин, подъезжала к очередному перекрестку, милиционер тут же вытягивался в струну и, останавливая движение, пропускал их автомобиль, отдавая ему честь. Однако в этот раз все Добрынина раздражало и сердило, а все из-за непроходящего вкуса крови на языке.

В Кремль заехали через другие ворота, а когда автомобиль остановился еще и у совершенно другого здания, понял народный контролер, что вызвали его не к товарищу Калинину, а куда-то еще.

Как только Павел Александрович выбрался из машины, подошел к нему симпатичный коренастый военный, взял под козырек и предложил пройти вместе с ним.

Зашли в небольшое двухэтажное зданьице и тут же пошли вниз по лестницам. Спустились этажа на три, и это окончательно озадачило народного контролера. Ведь зашли они на первый этаж! Как же тогда можно было, зайдя на первый этаж, спуститься еще на три этажа вниз?! Однако понимал Добрынин, что сам он не сумасшедший и ничего перепутать не мог, а значит здесь какая-то техническая загадка существовала.

Остановились у тяжелого вида черной двери. Военный нажал кнопку звонка, расположенную рядом с дверью на стене. Дверь открылась.

Павел Александрович зашел, военный остался в коридоре.

— Здравствуйте, товарищ Добрынин! — сказал народному контролеру невысокий худощавый человек в военной форме. Лицо этого человека имело настолько серьезное выражение, что это смутило Павла Александровича. — Проходите сюда, присаживайтесь! — предложил человек, показывая жестом правой руки на табурет, приставленный к маленькому письменному столу, за которым, видимо, этот военный работал.

Добрынин сел на табурет. Человек опустился за стол и, не мигая и не меняя выражение лица, уставился на народного контролера.

Не выдержав его стального взгляда, Добрынин посмотрел по сторонам и тут же взбодрился внутренне, заметив на тумбочке-сейфе, стоящей в углу слева, желтый портфель и прислоненный к серой стене портрет Кривицкого.