Вышел на балкон — проверил, есть ли что кушать Кузьме. Заглянул на соседний балкон —сейчас Марк был бы не против поговорить с поэтом Вячеславиным. Но там было тихо.

Умыв лицо, Марк взял клетку с Кузьмой и направился к морю, однако до пляжа не дошел — уселся на маленьком утесике, где со вкусом была поставлена беседка.

— Не уважают нас, — сказал Марк, глядя на птицу. — Никому мы с тобой не нужны…

И снова захотелось плакать, но в этот раз Марк сдержал слезы.

Вечером, перед ужином, Иванов поделился своей обидой с Вячеславиным. Они сидели в номере у поэта — в такой же маленькой, но уютной комнатке. Пили портвейн. То, что произошло с Марком в номере у Евсюковых, поэт нашел очень символичным. Потом разговор ушел в какие-то исторические дебри, но Марк не желал менять тему. Он слушал голос, голос человека, который сочувствовал ему и, казалось, понимал его. Тем более, что занимались они близким трудом.

Когда радиоузел напомнил об ужине, поэт предложил Марку пересесть в столовой за его столик. Он, как оказалось, тоже прямо за обедом пару дней назад рассорился со своими соседями, и они сами отсели куда-то, в другой угол столовой.

К вечеру Марк окончательно успокоился. Вернувшись в номер, он раскрыл книгу, подаренную поэтом, прочитал выборочно около двух десятков произведений и решил, что в будущем они пригодятся. Были там и такие нужные порою — тематические стихи: о труде железнодорожников и стрелочников, о поварах, о производстве сахара.

До окончания отпуска оставалась еще неделя.

Марк проводил ее в компании поэта. Прежних соседей по столику он избегал — даже Валтузова, который был в общем-то ни при чем. К этому времени Марк посетил еще несколько полезных Лекций для отдыхающих. Чуть было не познакомился с одной очаровательной женщиной. Но здесь он сам себя остановил: что проку потратить неделю на знакомство, а потом переживать разлуку и прочие чувства?

За три дня до отъезда они втроем с поэтом и Кузьмой загорали на пляже. И поэт, и Марк уже имели право гордиться своим загаром — этим внешним признаком улучшения здоровья. Говорили они в этот раз о творческом труде, о командировках, во время которых Вячеславину приходилось входить в образы и проблемы представителей различных профессий. О том, как иногда было трудно потом выйти из этих образов и проблем. Особенно трудно было поэту выйти из образа одного известного хирурга, фамилия которого была Бакулев.

Вдруг разговор их прервал какой-то грохот и последовавший за ним крик, к которому тотчас присоединились несколько голосов.

Среди слов, составлявших крик, часто повторялось «Врача! Врача!».