Нужно немало, чтобы лишить столичного полицейского душевного равновесия.

Нужен, например, огромный, разбитый вдребезги автомобиль, скорее – не больше, но и не меньше – огненный метеор, пылающий, скрежещущий, сыпящий каплями расплавленного металла механический апельсин Преисподней, за рулем которого в языках пламени сидит, дико ухмыляясь, безумец в темных очках, и чтобы этот автомобиль, оставляя за собой хвост жирного черного дыма, ехал сквозь хлещущий дождь и ветер прямо на них на скорости сто тридцать километров в час.

Тогда конечно.

* * *

Карьер был центром спокойствия в бущующем мире.

Гром не просто гремел над головой, он рвал воздух в клочья.

– Сюда едут мои новые друзья, – повторил Адам. – Они скоро будут здесь, и тогда мы сможем начать.

Бобик завыл. Это был не сиреноподобный вой одиного волка, но жуткие рыдания маленькой собачки, попавшей в большую беду.

Язва сидела, не поднимая глаз.

Казалось, она о чем-то напряженно думает.

Наконец, она подняла голову и взглянула прямо в пустые серые глаза Адама.

– А что возьмешь себе ты, Адам? – спросила она.

Вместо бури над миром внезапно нависла звенящая тишина.

– Что? – повернулся к ней Адам.

– Ну, ты же разделил мир, правда ведь, и каждый из нас получит свою часть – так какая часть будет твоя?

Тишина пела, словно струна – резко и звонко.

– Точно, – подтвердил Брайан. – Ты нам так и не сказал, что достанется тебе.

– Язва права, – сказал Уэнслидейл. – Мне сдается, не так уж много останется, если мы заберем себе все эти страны.

Адам открыл рот и снова закрыл.

– Что? – спросил он.