Васка отошел подальше.

— Мы тут не задохнемся? — Спросил насмешливо, — Дымит.

Ковь вместо ответа просто еще раз пнула обугленную дверь. Босой ногой.

Та с треском поддалась.

— Сейчас сквознячок организую. — Прошипела она.

Но второй раз ударить не успела: дверь вышибли с той стороны, и Ковь едва успела увернуться от створки.

— Здрасте, братец… сестрица. — Это был все тот же горелый мужик, который командовал группой, бравшей Ковь, и Васка выступил вперед, готовый, если что, броситься и попытаться ударить, — Сестренка вас ждет.

— Мы зайдем на неделе. — Пообещала Ковь.

— Сейчас.

Васка выразительно кивнул на дверь.

— Мужик. — Сказал он ласково. — Тебе лучше с ней не ссориться. Как-то раз она упыря сожгла и не поморщилась, знаешь ли. Мой брат говорил мне, что это был брат твоей Сестренки. Сложноваты у вас связи, но огонь… — он еще раз, для самых непонятливых, теперь уже рукой указал на догорающую дверь, — разбираться не будет.

Васка подумал, что него входит в привычку казаться беззаботнее, чем он есть. Делать вид, что он может себе позволить право на уверенность в себе. То, за что он уцепился сейчас — это призрачный шанс, но ему так не хочется сидеть в камере прекрасной дамой и ждать Ложку! Ну нет, обойдется: Васка так соскучился по возможности кого-нибудь спасти и брату такого лакомого куска не оставит.

Почему бы не попытаться поговорить с позиции силы, если сила есть? Только потому, что он в камере, а Горелый нет? Ерунда!

— Это подземелья, братец. Обратись-ка к Ха, может, он тебе нашепчет, как выйти из катакомб, если вход завалило? — Насмешливо протянул Горелый. — Видишь? И у меня нашлась подходящая угроза.

— Васка, — Ковь дернула его за рукав, — Вы тут можете до конца Мира лаяться, но силы-то равны. Давай пойдем с ними — это шанс выйти.

Очень вовремя. Теперь можно сделать вид, что он неохотно поддался уговорам.

— Мы пойдем сами. — Сказал Васка спокойно. — Никаких связанных рук. Мы просто идем за вами.

— А то что?

— А то никуда не идем.

Некоторое время Васка просто стоял и молчал. Со стороны это, наверное, казалось поединком взглядов, но он, как обычно, жульничал. Смотрел Горелому в переломанную переносицу. Наконец ему надоело, и он решил: наглеть, так наглеть.