– Гм, спасибо. – Лис малость смутился от невозможности в ответ похвалить работу напарницы.

– Я же говорила – не умею рисовать, – пожала девушка плечами, бросила карандаш обратно в коробку и присела на стул рядом. Руки следовало оттереть от грифеля.

– Великолепно! Какой полет фантазии, какой символизм, какое намеренное упрощение ради передачи глубокого смысла, – послышался восторженный возглас преподавательницы.

Яна повернулась, пытаясь определить, кого именно хвалит мастер Микалин, и разинула от удивления рот. Толстушка стояла рядом со стулом Хага, но смотрела не на его работу – чудесный морской пейзаж, – а на лист самой Янки. А там… не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет, в стиле «палка, палка, огуречик» было изображено следующее: слева – раскаряка, на которой вперемешку с маленькими овалами висели многочисленные знаки вопроса, справа высился кривоватый прямоугольник, от которого во все стороны отходили разноцветные полоски, внутри прямоугольника имелась столь же кривая лестница, а по центру был выведен кружок, соединявший тремя короткими синими полосками три кружка поменьше. В левом углу сидел овал на многочисленных ножках с чем-то, напоминающим половник и кастрюлю, внизу по центру имелся еще один овал в окружении многочисленных прямоугольников, а справа, в «палочках» у очередного овала располагались кусочки неопределенной формы и ключи. Над всем этим безобразием раскинулась единственная многоцветная деталь композиции – радуга.

– Разреши, золотая моя! – Без особых церемоний мастер Микалин отколола Янкин шедевр с мольберта и потянула его к классной доске с очередным восторженным квохтаньем, состоящим из сплошных восклицательных знаков: – Драгоценные мои! Вы все бесконечно талантливы, и работы ваши чудо как хороши! Они нам помогут чуть лучше понять друг друга! Как только закончите, крепите их на стене и смотрите на рисунки своих друзей. А я вам хотела показать вот эту работу, – Микалин заглянула на оборот и зачитала имя «художника», – Яны Донской. Мне давно не встречалось столь наполненных смыслом творений!

Народ, как в трагедии Пушкина, безмолвствовал, пытаясь понять – серьезно говорит преподаватель или так изощренно издевается над неумехой. По большому счету, Яну одолевали те же мысли, когда Микалин в прежнем восторженном ключе предложила авторше:

– Пожалуйста, растолкуй нам смысловую нагрузку своей работы! Объясни поподробнее значение представленных образов!

Янка пожала плечами и вышла к доске. Мастер пришпилила ее листок кнопками-цветочками на острых ножках строго по центру. Донская спокойно (что сделано, то сделано, и лучше сделать все равно не получится, хоть режь!) растолковала, орудуя карандашом, как указкой: