— Когда ты к маме собираешься?
— Пока не знаю, — пожал я плечами. — Я тут три учебных дня прогулял, думаешь, мне это с рук сойдёт? Там наверняка какие-то контрольные были — придётся пересдавать.
— Я рад, что ты это осознаёшь! — отец тепло улыбнулся мне.
— Ладно, пап, пойду я, мне ещё уроки за три дня делать! — я вздохнул, и замялся.
— Ладно, только пообещай, что больше никаких тайных побегов, сын!
— Обещаю, отец, — а что мне оставалось?
И я ушёл в свою комнату. Знал, что никакие уроки мне сейчас, конечно же, в голову не пойдут. До самого заката я всё выглядывал в окно во двор, но моего кота всё не было. Ожидание делалось всё тягостнее, пока не стало совершенно невыносимо!
Уже вечерело. Я взял телескоп, и отправился на чердак…, нет — вернулся с полдороги. Взял ещё планшетник, пару бутербродов… подумал, и взял ещё бутылку минеральной воды, горсть конфет…. ах да — и плед — на всякий случай.
Со всем этим скарбом я ухитрился всё же забраться на крышу. Оттуда я намеривался высматривать в телескоп своего Конфуция, и вражеских шпионов. Ни того ни других не было видно слишком долго, и мне слишком надоело нервничать. Я решил немного помедитировать, что бы немного успокоиться. Уселся, закутался в плед, привалился спиной к кирпичам.
«Найдите в себе центр мирового пофигизма», — вспоминал я слова сенсея нашего, боевого мага по прозвищу Железный Дровосек: — «Осознайте, что любые волнения и переживания — лишь пустая суета. Переживания ничего не изменят, они только отвлекают. Они то склоняют вас пугаться и отступать, то толкают лезть на рожон. Найдите в себе ту точку, в которой всегда сохраняется равновесие. Наплюйте вообще на всё. Расслабьтесь — от кончиков пальцев на ногах, через поясницу — до шеи, затем каждое мышечное волоконце в руках, теперь шею и лицо. Вам всё пофиг…, всё пофиг…, всё…»
Первое светопреставление
Первое светопреставление
[Суббота]
[Суббота]Меня отвлёк натужный гул, и далёкие раскаты грома. Какое-то время я ещё убеждал себя, что мне пофиг. Но гром всё нарастал, раздавалась далёкая, но гулкая такая трескотня, словно кто-то стальной горох по стальному же барабану рассыпал.
Я открыл глаза. Время было вечернее, низкие тучи нависли над городом, и было бы уже темно. Было бы, но низкие тучи над городом полыхали яркими отсветами пожарищ. Где-то в городе завыли сирены гражданской обороны.
Поднявшись на ноги, я обернулся: дальние окраины города пылали. Над пожарами кружились непонятные чёрные крестики в лучах прожекторов, с глухими «бум!» расцветали фейерверком частые взрывы в низких тучах, а над далёкими крышами подымались фонтаны огня. Звонко и зло лаяли крупнокалиберные пулемёты, перечёркивая небо нитями трассеров, рвали низкие тучи скорострельные зенитные пушки, чертили дымные полосы ракеты. Крестики то и дело вспыхивали, словно спички, а лучи прожекторов гасли, один за другим. Но вот крестиков меньше не становилось. Сквозь грохот канонады нарастал жуткий, утробный вой. И весь этот ад быстро накатывался на мой город.