— Она умеет только это, — ответил Аркаша, продолжая держать в руке монету. — Узкая спе-специализация. Да помогите же вы мне! — взмолился он. — Тут хо-холодно, а я голый!

И мы, наконец, сжалились. Все ж таки коммерческий директор. Нам с ним жить. Нашли ножовку, спустились, распилили цепь… И ничего он нам больше не рассказал, только благодарил.

Золотые монеты собрали и разделили поровну. Это нас не красит, скажите вы, а я отвечу: но и ничуть не порочит. Если золото есть, надо его разделить. Аркаша нашел в сарае и натянул на себя какие-то рваные джинсы, Чуч одолжил ему свой джемпер, и я развез их по домам. Утро вечера мудренее.

— …Игуаночка, миленькая, как тебе живется без меня?! — прижимая кошку к груди, запричитала Кристина, когда на следующий день я заехал в стационар проведать ее. Мурка хихикнула, потерлась о ее щеку новеньким свежерегенерированным ухом и замурлыкала.

— Этот тип не обижает тебя? — указав на меня пальчиком, спросила Кристина и тут же объяснила мне причину своей тревоги: — Она такая беззащитная. Она совсем еще котенок.

Я согласно кивнул, но при этом незаметно подмигнул Мурке. Наша с ней тайна о ее «беззащитности» умрет вместе с нами.

— Бедная! — всхлипнула Кристина.

Видела бы она ее вчера…

Кстати. «Бедная»… Вчерашнее золото уже лежит на специальном счету, торжественно названном мною «Муркин Фонд». Отвага и преданность должны вознаграждаться. Вы спросите меня, зачем Мурке деньги? Поинтересуйтесь лучше у неё. Во всяком случае, когда об этом фонде я рассказывал ей, она довольно похохатывала. Да хотя бы, чтобы уши восстанавливать, если что… Опять же и котята могут случиться.

«Бедная»? Лично я еще ни разу не встречал такую респектабельную кошку, как наша Мурка. Но это тоже — наша с ней тайна.

Наша и больше ничья.

© Ю. Буркин, 2002.

Александр Борянский ОДИНОКИЙ ВОИН

Александр Борянский

ОДИНОКИЙ ВОИН

1

Покончить с собой я всегда успею.

Так думал молодой повеса, летя в пыли куда-нибудь. Ему надо было достичь края леса, края степи, достичь реки и уйти за нее, подальше от конфедерации племен, еще вчера бывшей для него всем, самым родным и любимым, да просто всем, больше у него ничего не было…

Он не мог думать, не мог рассчитывать свое будущее, потому что будущего у него больше не было. Но остаться и пасть, застигнутым в пределах родины не желавшим удалиться изгнанником, отдаться гибели, отказавшись от одиночества, что-то мешало.