Но Иванушка был настроен на продолжительную осаду. Он уже привык к тому, что не только дома — целые улицы и кварталы, дождавшись, пока он отвернется на мгновение, исчезают или меняются местами с другими частями городской географии, играя, похоже, в какие-то безумные архитектурные прятки или догонялки друг с другом.

Он не удивился бы, если бы вдруг оказался на карнизе последнего этажа какого-нибудь легкомысленного здания или на спине каменной химеры на крыше полупрозрачного дворца, как раз собирающейся слетать на пару часиков в соседний город навестить знакомых.

Но он никак не мог свыкнуться с тем, что сквер вокруг него и фонтан под ним остаются неизменными.

Такое постоянство требовало изучения, чувствовал царевич.

Держась на всякий случай одной рукой за бортик, он обошел фонтан кругом.

Центральная фигура, обратил он теперь внимание, была похожа не то на распустившийся цветок, не то на извержение вулкана, не то на осьминога со сковородкой на голове, танцующего брейк-данс. И совсем рядом с тем местом, где он просидел битых полчаса и где спускался к воде листик, или вытекала лава, или проступал клюв — в зависимости от воображения наблюдателя, Иванушка вдруг заметил какую-то надпись. Она начиналась почти над самой водой и уходила столбиком причудливо переплетавшихся символов вниз, в блистающую зеленоватую глубину чаши.

Он попытался ее разобрать, но значки были довольно мелкими, а бликующая под солнцем вода почти полностью скрывала даже сам факт наличия каких-то знаков, и поэтому, прочитав первые несколько слов: «Радость воды ощути перед…» — он встал на бортик коленями, на всякий случай крепко ухватился за край руками и наклонился чуть вперед, желая узнать, перед чем же все-таки надо было ощутить радость воды предполагаемому читателю.

Но пальцы его соскользнули с мокрого камня, он покачнулся и, окончательно растеряв остатки равновесия, неуклюже, боком полетел в воду.

Мир завертелся у него перед глазами, громадная прозрачная волна накрыла его, и он увидел звезды.

Чьи-то руки подхватили Иванушку, приподняли его и потащили в неизвестном направлении.

Он попытался открыть глаза, но то ли ресницы слиплись от воды, то ли веки свело от отчаянного зажмуривания, но это ему не удалось.

Он хотел остановить своих переносчиков, спросить, кто они, где он и что с ним произошло, но язык не слушался его, а мысли, хоть и подмокшие и отяжелевшие, все же умудрялись разбегаться в разные стороны, как ошпаренные тараканы, при любой попытке собрать их воедино для составления простейшего вопросительного предложения.