Юноша же глядел, не отрываясь, на небольшой двухэтажный — и двухподъездный — домик. Совсем неказистый и старый, скорее всего еще дореволюционной постройки, притулившийся в конце узкого переулка, до которого они как раз успели дойти.

— Чего еще? — пробурчала Сашенька. — Императорский дворец узрел?

— Нет, — сухо ответил Мирон. — Это мой дом. Он здесь есть.

— Прекрасно! Наконец-то хоть что-то у тебя сошлось. Может, на поправку пошел? Или врать устал?

— Я не врал, — рассеянно прокомментировал слова девушки Мирон. — И не болел. А это на самом деле мой дом. Но…

— Что еще?

— Давай подойдем ближе…

— Пошли. Но давай уж и правда без фокусов, а? Я на самом деле устала. Может, тебе и кажется, что так ты выглядишь оригинально и от этого больше нравишься девушкам, но поверь, что это не так. Перебор — он во всем вреден.

Саша продолжала читать Мирону мораль о вреде излишнего оригинальничания, на что в ответ не услышала ни реплики, пока они не подошли к самому дому. Вблизи тот оказался еще более убогим, чем издали. Да и то его спасало отсутствие в непосредственной близости фонарного столба. Точнее, сам-то столб имелся, но лампочка в нем не горела.

— Да уж, — сморщила носик Саша. — И тут ты живешь?

— Да, — скупо обронил Мирон. — Снимаю комнату.

— А почему не с родителями? Свободы захотел? Девушек водить сподручней? — Последний вопрос вылетел словно бы сам по себе, да еще и задала его Сашенька неожиданно дрогнувшим голосом, что ее ужасно разозлило. Но Мирон не обратил на это внимания. И ответил вовсе не то, что она ожидала услышать.

— У меня нет родителей. Они погибли, когда я был маленьким.

— Как погибли?.. — ахнула Саша, ругая себя что есть силы за бестактность. — Ты прости, я не знала…

— Да что уж там! Восемнадцать лет прошло. Но я их хорошо помню. Мы в машине ехали, когда… В общем, я вот жив остался, а папа с мамой…

— Прости-прости! — неожиданно прижалась к Мирону Сашенька, обняла его, но тут же, спохватившись, отпрянула. На глазах ее блестели слезы.

Мирон замер, боясь пошевелиться. Все мысли разом повылетали у него из головы. Единственное, что ему хотелось сейчас, чтобы Саша снова обняла его и не расцепляла руки подольше.

Сашенька же, устыдившись спонтанного проявления чувств, сухо, грубовато даже, бросила:

— Ну, все. Проводила тебя, дальше сам. До дверей и без меня дойдешь. Пока. Звони, если что.

Однако Мирон не двинулся с места. Он смотрел на Сашеньку таким взглядом, как смотрят взрослые на несмышленого ребенка — с укоризной, но в то же время с умилением.