Помолчав, Африканов несколько пришел в себя, запальчиво заявил, что табельщик сам себе довлеет, и только тогда заметил, что его слушают трое: два парня и девушка. Мгновенно сработала выработанная годами цепкая и подозрительная память табельщика: одного из парней он видел впервые.

- Погодь, погодь! - пробормотал он, начальственно тараща глаза на Антошина. - Ты кто такой?… А ну, стой, молчи, говори, кто такой!…

Фадейкин сунулся было поближе к табельщику, чтобы объяснить ему, что вот парень хочет просить его милости, помочь устроиться на работу, но Антошин мягко отодвинул Фадейкина.

- Попросил бы не тыкать! - сказал Антошин табельщику. - Что за скверная привычка - тыкать незнакомому человеку!

Если бы перед онемевшим от негодования Африкановым вдруг возник в голом виде и на руках у фабричного жандарма Федотова сам господин Густав Фридрих Эммануил Миндель собственной персоной, Африканов вряд ли был бы больше потрясен. Впервые за долгие годы его трудов в качестве табельщика какой-то замухрышка, шаромыжник, мужичонка косопузый потребовал, чтобы к нему обращались на «вы»! От этого нахальства можно было сойти с ума.

- Ты что?! - с трудом выдавил Африканов из себя. - Ты с кем, щенок, разговариваешь?

- Кажется, с табельщиком, - отвечал Антошин, и не было в его голосе ни тени преклонения перед могущественной властью табельщика. - Но если вам угодно продолжать со мной разговор, извольте не ругаться и обращаться со мной на «вы».

- Си-ци-лист! - скорбно прошептал Африканов громким, театральным шепотом. - Ничего себе! Сподобил господь на старости лет!…

Он вздохнул, качнулся, пенсне соскользнуло с его мгновенно вспотевшего носа и повисло на черном шелковом шнурке, пока он не выпрямился, опершись для устойчивости о дверной проем.

- Погодь, погодь, дай мне писне надеть! Я интересуюсь посмотреть на тебя получше…

- Пользоваться иностранными словами надо правильно, - тем же очень спокойным и негромким, учительским голосом продолжал Антошин. - Не «сицилист» надо говорить, а «социалист», не «писне», а «пенсне»…

- Погодь, погодь! - бормотал Африканов, стремительно приходя в себя. - Ты кто ж такой?… Ты мужик или мастеровой?

- Рабочий.

- А грамоте знаешь! - уличил его Африканов. - Не-ет, ты, верно, студент.

- Студент, - спокойно подтвердил Антошин. - Студент-заочник.

- Погодь, погодь! Ты ж сказал, что ты рабочий.

- А я и есть рабочий. И студент в то же время. Понятно?

- Нет, - сказал Африканов. - Тут что-то не то… Такого не бывает, чтобы студент и рабочий… И никогда не может быть… Ты сицилист, вот кто ты! Пришел на фабрику народ смущать… Полиция! - заорал он вдруг. - Федотов!… Сюда!…