III

III

Антошин готовился к худшему, и все же он не мог себе представить, чтобы человек так изменился за какие-нибудь две недели.

- Похорошел? - усмехнулся Конопатый.

- Не очень, - пробормотал Антошин, невольно отводя глаза.

- Осталось мне, брат Егор, жизни, по моим расчетам, никак не больше суток.

Антошин собрался ему возразить, но умирающий, с трудом выпростав из-под жалкого линялого одеяла страшно исхудавшие руки, досадливо чуть приподнял правую:

- Не будем терять время… Нам нужно потолковать.

Ему было трудно. Через каждые несколько слов он останавливался, чтобы перевести дыхание. Но почти не кашлял.

- Вредно вам разговаривать, - сказал Антошин.

- Теперь уже не вредно… Радости в этом, конечно, мало, но факт… Ты понимаешь, что такое факт?…

- Понимаю, - сказал Антошин.

- Ну вот, сам посуди: речь у тебя городская, - даже интеллигентская… грамоте знаешь; слово «факт» понимаешь. - Тут Конопатый попытался сложить губы в улыбку, но улыбки не получилось. - Ко всему прочему встречаю я тебя тогда там вечером, у Арбатских ворот, когда ты снег грузил… Сам посуди, разве это не подозрительно? - Антошин в знак согласия молча кивнул головой.

- Говори спасибо Шурке… У нас тут с нею в последние дни много было о тебе говорено…! Она тебе не рассказывала?

Антошин отрицательно покачал толовой.

- От горшка три вершка, а слово держать умеет! - похвалил Конопатый Шурку. - Из нее настоящий человек получится… если не погонит ее жизнь на бульвар… Золотая девчушка… Не оставляй ты ее, Егору без своего присмотра… Она тебя любит.

- Не оставлю, - обещал Антошин.

- Так вот, думал я, думал и решил напоследок (Антошина резанул непривычно горький смысл, который придавал Конопатый слову «напоследок») потолковать с тобой по душам… Тем более что явок ты от меня все равно никаких не получишь… а доносов мне уже сейчас бояться вроде и не к чему… Да ты не обижайся! - сказал он, заметив, как перекосило лицо Антошина при этом невольном намеке. - Дело житейское.

- Я не обижаюсь, - успокоил его Антошин.

С минуту Конопатый отдыхал, сомкнув зеленовато-бурые, высохшие до полупрозрачного состояния веки.