Авеола была чародейкой, искушенной в скрытности, и пришла она так бесшумно, что Аморн даже не различил на лестнице звука ее шагов. Просто вдруг, словно сам по себе, сухо клацнул засов, дверь открылась, и зеленая занавеска тяжело покачнулась, подхваченная сквозняком. И вот Авеола, проскользнув мимо занавески, уже очутилась в комнате — легконогая и гибкая, точно кошка, бледная и безмолвная, точно призрак. Всего лишь одно мгновение, показавшееся обоим вечностью, они смотрели друг на друга поверх стола с остатками ужина, а потом Аморн вскочил, и вот они уже сжимают друг друга в объятиях.
Они так и замерли, не говоря ни слова, так тесно прильнув друг к другу, словно хотели слиться в единое целое — и все же при этом их разумы не соприкасались. Как же мы похожи, подумал Аморн. Что угодно — только не излить свою боль на другого. Воистину мы стали близки не только телесно, но и духовно. Ему не нужны были слова, чтобы упиваться силой обнимавших его тонких рук, ароматом ее волос, шелковистой прохладой кожи, тут и там отмеченной бледными рубцами боевых шрамов.
Они долго стояли так, упиваясь друг другом, запечатлевая в памяти дорогие черты, а затем, словно по неслышному сигналу, разомкнули объятья. Авеола стремительно отвернулась от него — Аморну показалось, что на ее щеках блеснули слезы, и взглянула в окно, на укрытую сумерками долину. Одна-единственная мысль проскользнула через ее защиту.
Стоя позади нее, Аморн сражался с нахлынувшими чувствами — и в то же время с гордостью наблюдал, как быстро его возлюбленная овладевает собой. Минуту спустя Авеола вскинула голову, расправила плечи, и когда она вновь повернулась к Аморну, глаза ее были сухи.
— Мне не позволят задержаться надолго, — негромко сказала она. — Какое-то время я думала, что мне вообще не позволят прийти сюда.
Аморн каким-то чудом сумел улыбнуться.
— Когда дело доходит до поединка воли, я готов поставить на тебя все свои сбережения.
— Ты так думаешь? Тогда почему я не могу выиграть самый важный поединок и убедить их сохранить тебе жизнь? — Авеола сжала кулаки. Она едва заметно дрожала, стараясь держать себя в руках. — После этой ночи я тебя больше не увижу.
Хотя она была ростом лишь на пару дюймов ниже Аморна, сейчас она казалась совсем маленькой и хрупкой. У нее отняли удобный и практичный кожаный костюм чародея и взамен обрядили ее в мешковатое белое одеяние из какой-то невесомой и полупрозрачной ткани — одеяние, нисколько не защищавшее от промозглой сырости осенних ночей. На ногах у нее были узенькие туфли без задников — в грязи или на камнях они развалятся в первый же день пути Как видно, такая одежда должна была помешать бегству Авеолы, но безупречная белизна ткани отняла у ее бледного лица последние краски жизни, обратила ее в бесплотный призрак. Длинное просторное одеяние сделало ее похожей на жертву, готовую взойти на алтарь. Аморн полюбил эту женщину с первого взгляда, с первой встречи, но прежде не сознавал, как сильна его любовь, и понял это лишь сейчас, перед самой смертью. Сердце его словно переполнилось теплым нежным светом, заново озарившим все его деяния. Поздно, слишком поздно пожалел он о том, что открыто вступил в схватку с архимагом. Если б не его глупость и гордыня, они с Авеолой могли быть вместе до конца своих дней! Как жалел Аморн, что не может сейчас бежать вместе с ней и укрыться — все равно где, лишь бы там они были вместе и счастливы!