— Элион/ Скорее! Мальчик только что пробежал мимо тебя! Лошади, ослы, мальчишки… И когда же все это кончится?

Зло ругнувшись, Элион оставил озадаченного Тормона в одиночку возиться в темноте и, высоко подняв над головой светилку, снова вскарабкался на тропу. В снегу виднелась свежая цепочка следов, уходивших наверх.

— Чума тебя забери! — пробормотал Элион.

— Он не мог далеко уйти, — заверила его Шри. — Он слишком обессилел.

Элион пошел по следу. Ему было проще — он двигался по борозде, уже пропаханной в снегу. Таинственный конокрад, как видно, от усталости не заметил, что следы, по которым он идет, сворачивают вбок. Скоро чародей обнаружил предмет своих поисков. Мальчишка совсем выбился из сил, но упрямо полз по тропе на четвереньках — вперед. Молодец парень, подумал Элион. Так и надо — никогда не сдавайся.

Он ухватил мальчишку за шиворот, рывком поставил на ноги и пригнулся, позволяя тому мешком свалиться к нему на плечо. По счастью, идти с ношей было недалеко, мальчишка оказался легкий, и дорога все время вела под уклон. Элион уложил парнишку в пещере, укрыл обоими одеялами, потом влил ему в рот немного воды с медом и бренди и сунул фляжку в дрожащую руку.

— Постарайся выпить, сколько сможешь, — сказал он. — Я скоро вернусь. Не бойся — теперь все будет хорошо.

По крайней мере я на это надеюсь, думал чародей, спеша вернуться к Тормону. Если мальчишка не сможет объяснить, откуда взялись у него эти кони, лучше бы он умер на перевале.

Сколль очнулся, не понимая, где он и что с ним. Он сознавал, что весь дрожит, но разве не перестал он дрожать целую вечность назад, в буране? Была боль, онемение, и больше — ничего. Сколль отметил, что вой ветра звучит как-то глухо, словно издалека, ощутил уютное тепло одеяла, которым он укрыт. Наверно, он все же добрался до лесопилки… но тогда и одеял должно быть побольше и кровать помягче. И почему так сильно пахнет лошадью? В темноте ничего не видно, но, похоже, это все-таки не лесопилка. Впрочем, какая разница? Здесь нет ни ветра, ни снега. Есть одеяло и какое-то укрепляющее питье. И, хвала Мириалю, здесь нет ни вороных убийц, ни зловредной ослицы с острыми зубами и ужасно твердыми копытцами. Наплевать, где он оказался. Ему хорошо — и ладно.

Сколль ненадолго задремал. Когда он проснулся, услышав голоса, то дрожал уже не так сильно, было светло, а стены и низкий потолок оказались почему-то сплетенными из ветвей и сучьев. Уши и пальцы на руках и ногах ужасно болели — значит, к ним возвращалась чувствительность, и это его порадовало. Пусть лучше болят, чем отмерзнут.