И тут Сколль получил весомое доказательство того, какой он и впрямь паршивый лошадник. Когда они приблизились к погребальным кострам, животные — за что он никак не мог их винить — совсем потеряли голову от удушливых миазмов смерти. Когда порыв ветра плюнул облако жирного дыма прямо на тракт, ослица громко фыркнула, отпрянула и взвилась на дыбы, выгнув спину, точно разъяренная кошка. Сколль вылетел из седла в первый, но, безусловно, не последний раз — и с громким хлюпаньем шлепнулся лицом в грязь, прямо под огромные копыта сефрийцев. Одно ужасное мгновение ему казалось, что сейчас его расплющат, точно хлебный мякиш, но вороные, как видно, сочли его падение последним и наивысшим оскорблением своих чувств. Они зафыркали, забились — и дружно рванули очертя голову по равнине, волоча Сколля за собой, — поводья-то по-прежнему были привязаны к его поясу.

Сколль пропахал физиономией топкую грязь, по обе стороны от него покатились волны болотной жижи. Грязь залепила глаза, и он ослеп. Липкая жижа набилась в рот и нос, он задыхался, неистово кашляя и плюясь. Вороные проволокли его по всем камням, затаившимся в раскисшей земле, по всем канавам и ямам. Острый камень ударил в лицо, и Сколль услышал жалобный хруст сломанного зуба.

Кони остановились, только добежав до реки. Они принялись пить, сторожко озираясь, черные лоснящиеся бока исходили паром в промозглом воздухе. Шатаясь, Сколль поднялся на ноги и сплюнул кровавую жижу вместе с обломками зуба. А затем отвязал от пояса поводья, вернее — отрезал, потому что затянувшиеся узлы распутать было невозможно. Кони, жадно хлебавшие ледяную воду, не обратили на это никакого внимания. Впрочем, в этот миг Сколлю было на все наплевать, даже если эти сучьи дети вздумают от него удрать. Опустившись на колени, он смыл с лица кровь и густой слой грязи. Хвала Мириалю, что это была именно грязь — проволоки его так вороные по твердой каменистой почве, его бы, верно, сейчас и в живых не было.

Тут ему отвесили солидный тычок пониже спины — Сколль от неожиданности едва не свалился в реку. Зловредная ослица последовала-таки за своими вороными приятелями. Сколль даже и не знал, радоваться ему или огорчаться. Впрочем, долго у реки не проторчишь, а ехать верхом все же лучше, чем идти. Он пошарил в карманах жилета, выудив пригоршню засохших медовых сластей, — вдруг да удастся поправить настроение лошадкам? Затем Сколль произнес краткую молитву Мириалю, подобрал волочащиеся по земле поводья и, морщась от боли во всем теле, кое-как вскарабкался на узкую спину ослицы. Когда он повернул прочь от реки, на тракт, который вел к Змеиному Перевалу, начал сыпать снег.