– Нет, – сказал Покровский не слишком уверенно и как бы извиняясь, что ему приходится возражать Иннокентию. – Там дело не в деньгах.

– А в чем?

– В коллекции.

– Чего? – Голос Иннокентия на миг утратил устрашающий тон, но тут же зазмеился подвальным шепотом. – Какая еще колле…

Он внезапно замолчал, выпрямился и несколько секунд смотрел куда-то в пространство, поверх головы Покровского, мимо насторожившейся Насти, сквозь занавешенное окно, словно где-то очень далеко вспыхнул огонь маяка, видный лишь Иннокентию, и никому больше.

– Поехали, – негромко сказал Иннокентий своим обычным голосом.

– Куда?

– На кладбище. За Альфредом.

Потом он посмотрел на Настю, как будто хотел что-то сказать, но сдержался; вместо этого Иннокентий подошел к Покровскому, отобрал у него пистолет и сунул себе в карман.

Минут через десять приехало такси. Иннокентий затолкнул Покровского на заднее сиденье и сам сел рядом. Настя открыла переднюю дверцу и невольно бросила прощальный взгляд на уютный домик, где полагалось вести размеренную безмятежную жизнь, а не сходить с ума от страха и жутких воспоминаний. Темные окна с сожалением смотрели на Настю, а возле террасы…

Настя нахмурилась, села в такси и захлопнула за собой дверцу. Когда машина тронулась с места, она сидела прямо, не смотря в сторону террасы, где то ли туман, то ли отблески уличных фонарей, то ли Настино воображение породили полупрозрачный фантом, напоминающий человеческую фигуру, причем фигуру весьма определенную – капитана Сахновича.

Насте это видение не понравилось, но она скоро выбросила его из мыслей, ибо совершенно точно знала, что капитан Сахнович мертв, убит февральской ночью домом Михаила Гарджели. Можно сказать, в порядке самозащиты.

Какой смысл думать о мертвых негодяях, если в ночи прячется достаточно негодяев живых?

3

Ночью Прага совсем не была похожа на декорацию к сентиментальной сказке с непременным счастливым концом. Еще до того, как Настя, Иннокентий и Покровский добрались до старого еврейского кладбища, Насте стало казаться, что улицы населены призраками, которые провожают их внимательными взглядами из-под арок, из-под мостов, из-за фонарных столбов, из-за каминных труб на крышах домов. Призраки перешептывались, и этот звуковой фон стоял у Насти в ушах, давил на перепонки, заставлял кусать губы и постоянно оглядываться на Иннокентия, пытаясь найти в его бесстрастном лице гарантию от неприятных неожиданностей.

– Вон там, – Покровский ткнул пальцем куда-то в темноту. Настя поежилась. Покосившиеся надгробия наводили на мысли о мертвецах, которые периодически выбирались ради ночных прогулок и даже не потрудились хорошенько замести след своих отлучек. Здесь и земля, и воздух были холоднее; звезды смотрели враждебнее, а ветер так и норовил нашептать в ухо что-нибудь мерзкое. Последние несколько минут у Насти на языке вертелось предложение: «Давайте вы дальше как-нибудь сами, а я подожду там, снаружи…»