Смайли молчал.

– Это не будет ни одна из великих штарых раш. Они шидят за одним штолом ш королем Утером, и нет такой причины, которая бы жаштавила их пилить шук, на которым вше вы шидите. Ешли у них ешть голова на плечах, они понимают, что вше могло быть и хуже, так что они не будут рашкачивать лодку… Это будет кто-то, кого нет за штолом Большого Шовета.

– Полукровки. Мутанты.

– Кто-то из них. Чишлом побольше, чем Горгоны, поумнее, чем водяные твари… Но жубы мне, между прочим, выбили вше-таки люди.

– Им за это досталось.

– Да, только хотел бы я жнать, кто именно поотрывал им головы. Кому пошлать бутылочку яблочной наштойки.

– Разве не Ка-Щи…

– Ка-Щи был как решето, когда я выбралшя наверх. Живой, но шлабый. Он был не в шоштоянии воевать ш моими «бежумными учеными». Я даже думаю, что и шнять плиту ш моей могилы ему было не по шилам. Кто-то другой там был, Роберт.

– Другой?

– Да, – вздохнул Альфред. – Штранные вещи творятша не только в Лионее.

Странные вещи творились повсюду; но прикол в том, что вещи воспринимаются как странные, только если они непривычны и редки. Когда те же самые вещи происходят сплошь и рядом каждый день, они уже больше не являются странными. Они становятся обычными. Они становятся новой реальностью, которая обвивается вокруг вас как питон, чтобы накрепко стиснуть и таким образом довести до вашего сведения простую истину: теперь все будет иначе.

А нравится вам новый расклад вещей или нет – кому какое дело? Когда строят многополосное шоссе, никто не спрашивает мнения муравьев, при том что целью строительства шоссе вовсе не является уничтожение муравьев как вида.

Но у нас тут немножко другая ситуация.

Альфред сидел, прислонившись к стене, выставив вперед ноги в экстравагантных тапочках с загнутыми носами и напевая какую-то зануывную мелодию.

– Нежданный гошть, – сказал он Насте. – Хуже шамки оборотня. Но таких гоштей, как Шмайли, не прогоняют.