Он молча стоял за плечом Изомиры, сложив руки на груди и прикрыв тяжелые веки. Потом пальцы его сомкнулись на ее плече, и губы изрекли:

– Пойдем.

С того дня царь держал ее в своих палатах.

Из ее окна видна была Башня. Бесконечно сновали стражники, надсмотрщики, рабочие. Прибывали новые рекруты, простодушные и смятенные, как она сама когда-то. И катились вниз по склонам похоронные дроги.

Верный своему слову, царь не чинил ей зла.

У нее была своя комната, роскошная, как самоцветная шкатулка, и царь никогда не разделял с ней ложе – да и не упоминал об этом. Он стремился излить в нее не семя свое – но свою боль. Каждый вечер, освободившись от царских обязанностей, он бесконечно водил Изомиру по бесконечным переходам, залам и балконам Янтарной цитадели, пересказывая все, случившееся за день. Порой он был мрачен, едок, пугающ; порой его терзал душевный глад, и она знала – он готов выбрать себе в Башне новую жертву.

Готов… и все же он цеплялся за нее, цеплялся, будто девушка могла спасти царя от него самого. И она пыталась. Она цеплялась за него, покуда со сдавленным воплем отчаяния он не отталкивал ее. И тогда за царским плечом, словно возникнув из ниоткуда, вставал Лафеом.

А страшней всего было что потом – когда он выходил из тайной камеры, и возвращался к ней, помолодевший, смягчившийся, истерзанный раскаянием – именно тогда ей легче всего было полюбить его.

– Я женюсь на тебе, Изомира, – шептал царь, целуя ее руку. – Ты станешь моей царицей, и мы будем бессмертны вместе.

И через пару дней – две недели прошло после смерти Мабрианы – он привел ее в тесную палату, где их ждали Лафеом, владыка Поэль и жрица Нефетер. Обряд был краток и как-то неполон. Но Изомира и Гарнелис, очевидно, соединялись им узами брака.

Ничто не изменилось – ни в девушке, ни в ее окружении. Дни она, как и прежде, проводила, описывая в неотправленных письмах к Танфии все, с ней случившееся. Вечера – в попытках пережить бурю, облачившуюся в тело Гарнелиса. Ночи – сражаясь с кошмарами.

Думая о Линдене, она не могла уже вспомнить его лица.

Подходила к концу весна, а тайное убежище Гелананфии прирастало. С каждым днем из окрестных городов и деревень приходили все новые бунтовщики – юнцы, спасающиеся от новых рекрутских наборов, старики, чья вера в царя, наконец, поколебалась. Число их приближалось к пяти тысячам, и лагерь уже расползся по всему холму и начал распространяться под лесной сенью. Тяготы жизни в нем умягчались лишь всеобщим радостным возбуждением.

Элдарет и Гелананфия готовили мятежников к бою. Руфрида поставили старшим над лучниками, Мириаса и Зорю – во главе немногочисленных конников. Танфия и Линден, как могли, старались передать остальным убийственно-изящный способ оружного боя, которому обучили их шаэлаир.