Мне попадаются следы псовых, но, пройдя по ним, я обнаруживаю, что эти родичи очень дальние и вряд ли могут высмотреть меня в междумирье. Дважды натыкаюсь и на чистокровок – насколько чистой может быть кровь за пределами манидо-аки, – однако те занимаются своими делами и, насколько я могу судить, никак не связаны с сестрой Джилли. Своего запаха они не скрывают, но мне он незнаком.

Людей мне расспрашивать нельзя, но в городе полно собак, особенно в Стоксвиле и на окраине Шатая, где они бегают на свободе. Внятными их объяснения не назовешь, однако пара старых дворняжек отсылают меня в сторону Шатая, и я возвращаюсь туда. Ни сестра Джилли, ни ее подружка мне не попадаются, зато я натыкаюсь на дворик, где на коротких цепях привязаны дюжина питбулей. Нетрудно догадаться, что кто-то разводит их для собачьих боев.

Все они вскидывают головы, едва я вхожу во двор, но смекают, что цепи не позволят им до меня дотянуться, а кроме того, их, вероятно, побоями отучили лаять при виде чего-то непонятного. Я заглядываю в заднюю дверь халупы, ожидая, что появится хозяин. Но там никого нет, и, признаюсь, я разочарован. С удовольствием объяснил бы ему, что я о нем думаю. Подавив искушение выследить этого типа и использовать его голову вместо барабана, возвращаюсь к собакам.

– Хотите отсюда выбраться? – спрашиваю я их.

Все уставились на меня тупыми жесткими взглядами, и только одна медового окраса блондиночка медленно кивает.

Увидев, как я к ним подхожу, всякий бы решил, что парень свихнулся и решил покончить с собой. Но я не беспокоюсь. В ней сразу чувствуется настоящая кровь, и она понимает, что я хочу им помочь. С цепью мне не справиться, да и нужды нет. Я опускаюсь перед ней на колени и расстегиваю ошейник. В благодарность она тычется мне лбом в плечо. Я и не думаю потрепать ее по голове. Это не домашняя зверушка. Кроме того, мы родственники. У вас ведь нет привычки гладить по голове своих взрослых родственников?

Ее сосед рычит при моем приближении. Медовая блондинка обгоняет меня и одним коротким словцом заставляет его угомониться. Он дрожит – от ярости, не от страха, – когда я берусь за его ошейник, но укусить не пытается и не движется, пока ошейник не падает в пыль.

Одного за другим я освобождаю остальных, а медовая блондиночка до самого конца сопровождает меня.

– Вам нелегко придется, – предупреждаю я их.

Они смотрят на меня ничего не выражающими глазами.

Я задумываюсь. Оставить их бороться за существование здесь? Долго ли они продержатся? Даже в этой части города никто не допустит, чтобы стая злобных собак бегала на свободе. Тем более что им может прийти в голову отплатить кое-кому за то, как с ними обращались.